Бывший пономарь, а ныне клипмейкер Самарянов читал теперь страстно и отнюдь не фальшиво, певуче даже. Но вдруг опять кислой горечью захлебнулся и, ни слова не говоря, ушёл, пошатываясь, за кулисы.
– Опять перцовку пить пошёл, – уверенно произнёс голос из задних рядов. – Всегда так. Третий раз слушаю парамонарха: как до встречи Авеля с императором дочитает, так пить отправляется. И круто пьёт, без закуси. Шибко Павла Петровича уважает!
– Просто рвань захолустная! А ещё парамонархом себя зовёт. На царское происхождение, подлец, намекает.
– Мы тут не лохи чилийские, знаем: парамонарх – простой сторож.
– Парамонарх, товарищи, низший духовный чин в христианстве!
– Сторож не сторож, а «Житие» читает забойно. Чего ж ботана не послухать?
– Ты, шкет, на Украину к себе вали, там своих парамонархов и «слухай»!
– Минут десять на перекур у нас есть. Айда за мной, бабоньки, – встала, поведя головой, свежая, как сливочное масло, на которое ещё только нацелился режущий это масло на аппетитные кубики фигурный нож, пышнотелая продавщица, прибежавшая в «Сукна» и севшая у сцены прямо в белом форменном колпаке и таком же передничке.
Огибая передние ряды, пышнотелая слегка задела бедром сидевшего с краю Тишу.
Скородумов решил не ждать возвращения парамонарха, чей тон и выходки становились невыносимы. «Остальные «Начала» в гостинице дослушаю», – сказал он себе и двинул к выходу. Шум за спиной заставил его обернуться. Что-то новое, с чтением «Жития» явно не связанное, затевалось в правом кармане провинциальной сцены…
Так и оказалось: выкатился колесом из кармана Ярун, за ним, задком, словно рыбу в неводе, выволок на сцену нехитрые декорации Облупсик. Явился и сильно подновившийся за кулисами Самарянов. Он-то куклачей и представил:
– Теперь – междудействие! Не знаю, что куклоеды эти вам представят. У нас цензурятиной не пахнет даже. Сам я жду от них смешного, а вместе с тем возвышенного.
– Не тростяные куклы мы и не тантамарески! Живые мы приколы и смех наш дерзкий, резкий! – завёл козьим своим тенорком Облупсик.
– Вот лысый Адам. Кричит: скоро опостылевшую душу – Богу назад отдам!
– А вот хитрая Ева, вынутая не из ребра – из змеиного чрева.
– Будет и змей, бисексуал ползучий! Но про это скажем позже, разогнав вашей хмурости тучи.
– Однако пора чужую мифологию забыть. Русскую Книгу Книг малосерьёзными стихами изложить! Там будут достойные стать святыми Любава и Ждан!
– Знали они ещё до Христа: их жизнь – не сочинский надувной банан!
– А вот вам и сегодняшний рыловорот, он же монстр-мучитель: враг наших карманов и помыслов коварный истребитель! Змей трёхголовый – Чубайс-Кудрин-Греф – спешит окунуть нас по горло в смертно-финансовый грех!
Одетая в чешую, с пришпандоренными к плечам картонными портретами Чубайса и Грефа, с длинным, троежалым, вклеенным в верхнюю губу бумажно-розовым языком, который от каждого выдоха взлетал вверх, явилась Синька.
– Обожаю библейские сказки на новый лад. Но думаю и побасёнкам про нашу тусу каждый будет рад! Щас явится к вам сладкозвучная Набиуллина, про которую каждый думает: даже за все её деньжища… обойму ли я?
Тихон Ильич от негодования плюнул и, не оборачиваясь, поспешил на улицу.
Свет невечерний на парашютах над городом уже не висел. Улеглась слоями – слой сизо-серый, слой тёмно-синий и слой чёрный – суздальская октябрьская ночь. Чуть-едва шелапутил ветерок. Тиша осмотрелся, без труда находя дорогу, двинул восвояси. В гостинице, не переодеваясь, вставил диск в компец, включил.
Изобразился на экране пустой библиотечный зал. А через секунду откуда-то из-за книжных полок долетел голос. Не гоготок гуся-Самарянова – свежий голос и радостный!
Воскрешение Авеля. Окояр
Начало пятое. «Император Павел принял отца Авеля во свою комнату со страхом и с радостью и рече к нему: «Владыка отче, благослови меня и весь дом мой». Отец же Авель отвечал к нему: «Благословен Господь Бог всегда и во веки веков». И спросил у него царь Павел, что желает: в монастырь ли монахом, или избрать род жизни какой другой. Авель же отвечал: «Ваше величество, всемилостивый мой благодетель, от юности моей желал быть монахом и служить Богу и Божеству его». Государь же Павел поговорил с ним ещё что нужно и спросил у него по секрету: что ему, Павлу, случится…»
Здесь Тихону опять припомнилась баба Дося. Вылепилась из её бормотаний и вздохов объёмная звуковая картинка. Увидел: мглистым весенним вечером, перекладывая у себя в комнате что-то с места на место, вскидывает Дося Павловна руки, рассказывая про императора Павла. При этом выдаёт сказанное за мысли собственные, хотя ежу понятно: пересказывает очередную приходскую байку.
– Четыре года, четыре месяца и четыре дня царствовать ему, горемыке, было предсказано, – говорила Дося Павловна, – предсказано, но не предуказано! Тут, Авелёнок, понимать надо. А ты мал ещё. Корнеюшка тот бы понял, да только улетел он на хутор бабочек ловить… Жаль-то как его императорского величества! Прямо сейчас, этим вот вечером, до боли жаль! Как яйца неснесённого жаль! И курице смерть, и яичку конец… Кто ему про три четвёрки предсказал и зачем – не знаю. А только напугали бедолагу до смерти. Он и занемог. Вскорости от удара скончался. Внушил себе: мол, как мне указано, так и помру. Мол, не жить мне, Павлу отринутому, на белом свете! Вот они до чего твои предсказалки доводят, – грозила Дося Павловна кулаком. – Вот я сейчас в сад схожу, лозину тонкую срежу, очищу, да как хлестну́: а не предсказывай, не предсказывай! Рот свой липучкой заклей наглухо. Кто ты таков, чтобы знать будущее? Церковь святая прозорливцем тебя все одно не признает. Не святой жизни ты! Отвечай: не святой ведь?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
