Вскоре Саблезуб стал лучшим учеником своей группы. Душа его обрела спокойствие и цель, он не пытался бежать из Храма, джунгли за стенами которого охраняли натасканные на людей леопарды и лучники с отравленными стрелами. И он учился – учился искусству отнимать жизнь, уже зная, как его применит. Каждый день и каждую ночь он находил время поговорить с Природой, зачерпнуть её Животворящей Силы, и она защищала его от гипноза жрецов и действия психомагических декоктов. Во время проповедей-сеансов он лишь имитировал транс, всегда сохраняя ясное сознание, хоть порой это требовало значительных усилий. Учился же он, не жалея себя; впрочем, по-другому в Храме было нельзя, всё время занимали жёсткие, но продуманные и эффективные тренировки.

Особое внимание на первоначальном этапе общей подготовки уделялось выносливости и терпеливости – прошедшие этот этап могли сутками неподвижно стоять, лежать или даже висеть в самых неудобных положениях и невероятных местах, преодолевать огромные расстояния шагом, бегом или ползком, неделями обходиться без отдыха, пищи и воды. Кроме того, их учили изменять внешность – возраст, пол, лицо, фигуру, походку, маскироваться и прятаться там, где это казалось невозможным в принципе, а также – наблюдать и собирать информацию.

Затем учеников поделили на несколько направлений: одних готовили для убийства в непосредственном контакте с жертвой, других – убивать на расстоянии, третьих делали специалистами по изготовлению и применению ядов, а четвёртых учили особому искусству специальной дрессировки животных, натаскивая их на убийство людей. Саблезуб попал в первую группу. Здесь не готовили бойцов для открытых воинских поединков. Саблезуб учился убивать любым оружием и голыми руками – убивать внезапно и мгновенно, не давая жертве ни малейшего шанса не то, что оказать сопротивление, а вообще вступить в схватку. Учился проходить мимо охраны, не привлекая внимания не только людей, но и сторожевых собак, открывать замки и взламывать запоры, взбираться по гладким вертикальным стенам и пролезать в щели, которые зрительно были малы даже для ребёнка. Учился убегать стремительно и неудержимо, взбегая по стенам, с разбега пролетая сквозь немыслимо узкие окошка, кувыркаясь над зубцами и кольями, просчитывая с одного взгляда несколько путей отхода и каждый путь – на несколько движений вперёд. Впрочем, уход с места убийства вовсе не был обязательной частью плана. Если требовала ситуация, Несущий Смерть вполне мог пойти на верную гибель – лишь бы выполнить задание, ведь сама смерть для него являлась высшим благом.

Жесточайшие тренировки выматывали тело, а одурманивающие проповеди-сеансы сковывали душу. Среди учеников было примерно равное количество юношей и девушек. Они спали отдельно, в двух длинных, низких помещениях, на подстилках из пальмового волокна и листьев, ели в общей столовой под навесом. Проповеди им читались отдельно, а занятия проводились как по отдельности, так и вместе. И ни у кого из учеников не возникало никаких чувств, желаний и мыслей при виде полуобнажённых, мускулистых и гибких тел противоположного пола. Режим храмовой школы был рассчитан и выверен. Все юноши и девушки были просто учениками – существами без пола, будущими воинами, Несущими Смерть, все помыслы которых устремлялись лишь на совершенствование своего зловещего мастерства. Так в Храме было всегда.

Но теперь среди учеников оказался Саблезуб. Сопротивляясь одурманивающему влиянию, он сохранял себя, как личность. Молодая кровь играла в сильном теле, и наваливающаяся к вечеру свинцовая усталость не мешала ярким снам. Кошмарные видения, преследовавшие первое время, понемногу отступили, и всё чаще во сне стали приходить будоражащие душу, яркие и волнующие образы. После пробуждения кровь шумела в висках, сердце колотилось в груди, как бьющаяся птица, а напряжение в паху было сладким и болезненным одновременно.

На занятиях Саблезуб заглядывался на сильных и ловких девушек. Ощущения не имели ничего общего с тем физическим и душевным трепетом, который когда-то охватывал его при виде Бирюзы, но определённо были захватывающи и приятны. Однако девушки, как и юноши, тоже не проявляли никаких видимых природных интересов. Все, кроме одной.

Впервые Саблезуб встретился взглядом с Наобой во время обеда. И глаза девушки не скользнули равнодушно по его лицу и не опустились вновь в миску с кукурузной кашей и кусочками мяса. Они глядели пристально, не мигая, и Саблезуб вдруг ощутил щекочущие кожу между лопатками мурашки. Он неуверенно попытался улыбнуться – и с изумлением увидел, как уголки губ Наобы ответно вздрогнули, а в глазах плеснулись искры.

С тех пор Саблезуб и Наоба искали любой случай для подобного безмолвного диалога. Саблезуб понял, что Наоба чем-то неуловимо напоминает ему Бирюзу – такая же стройная, хоть и очень женственная, с такими же густыми чёрными волосами и похожей, мягкой и детской линией губ. Но разрез карих, а не синих глаз был более округлый, мышцы значительно сильнее развиты, да и волосы собраны в тугой пучок и закручены на затылке, чтобы не мешали на тренировках.

Дело было вовсе не в том, что Саблезуб забыл Бирюзу. Образ девушки по-прежнему во всех подробностях всплывал перед его глазами при малейшем воспоминании, но когти боли, рвущие изнутри грудь, со временем притупились. Воля к жизни оказалась всё же сильна, а молодая душа, желающая жить, неизбежно ищет в окружающем мире точку опоры. Ведь месть и кровь – стимулы, безусловно, сильные, но столь же и страшные, и Саблезуб инстинктивно чувствовал, что, опираясь только на них, можно скатиться в бездонную пропасть потери человеческого духовного облика.

Во время очередных общих занятий по физической подготовке Саблезуб и Наоба одновременно закончили упражнение, состоящее в перепрыгивании по верхушкам брёвен, вкопанных на разных расстояниях друг от друга на различной высоте, и вместе, плечом к плечу, направились к исходной точке.

– Я буду ждать тебя сегодня ночью за колодцем. – услышал вдруг Саблезуб низкий, грудной голос девушки, и даже сбился с шага, тряхнул головой, словно приходя в себя после удара в челюсть. Бросил быстрый взгляд на Наобу – она не смотрела на него, шла, закусив губу, на виске пульсировала жилка. Дышала часто и прерывисто, и это не было результатом перенесенной нагрузки – они умели держать дыхание на суточных марш-бросках по пересечённой местности. Саблезуб вдруг понял, что и сам дышит точно так же, и почувствовал, что девушка вся сжата, как пружина, в ожидании ответа.

– Я приду. – неловко проговорил он, и удивился, как неестественно прозвучал его голос.

Особого надзора за учениками внутри храма не было. Жрецы полагались на несокрушимость своей системы, были уверены в полном контроле над душами учеников. Тех, кто пытался противится внушению, быстро обнаруживали, и к ним применяли более сильное воздействие наркотиков, гипноза и магии, которое либо ломало их волю, либо просто убивало. Саблезуб был первым, кто сумел обмануть жрецов Смерти, благодаря науке Разговора с Природой. Второй оказалась Наоба.

Они встретились в благоухающих ароматом ночных цветов зарослях за каменным колодцем. Ночи в это время уже утратили особо жаркую липкость, воздух был приятен и свеж. Журчали цикады, жёлтый лик луны лил на землю серебристый рассеянный свет.

Саблезуб и Наоба замерли на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

– Ты… пришла… – прошептал Саблезуб, физически ощущая дрожь тела девушки, словно передающуюся по воздуху.

– Да, пришла. – ответ Наобы прозвучал, тем не менее, твёрдо и даже с вызовом, но уже в следующий миг голос ей изменил и задрожал, как и губы. – Я… Не думай, что… Я не знаю, как…

Она беспомощно умолкла, опустила голову. Саблезуб шагнул вперёд и прижал девушку к себе. Два сердца забились в одном ритме, и дыхание стало общим. Пальцы юноши зарылись в густые, рассыпанные на этот раз по спине волосы, гладили шелковистую кожу. Наоба, всхлипнув, отстранилась, вновь взглянула ему в глаза.

– У меня был жених, но мы не прошли обряда Единения. Я никогда не была с ним… как с мужчиной. Но сейчас… скоро нас будут обучать искусству телесной любви. Я подумала, что… Пусть лучше первым меня познает не жрец Смерти, а… Ты мне…