Перед ними на расстеленных оленьих шкурах в любовном объятии сплелись двое, в которых Шиада, разинув рот признавала себя и Артмаэля.

Наблюдать за самой собой в такой момент, видеть в удовольствии лица — и свое, и мужчины, которого держала за руку, ощущать ее блаженство, как собственное — это все оказалось чересчур. А то, что и Артмаэль видел происходящее, окончательно вгоняло в краску.

— Что это? — она обернулась к друиду, попытавшись вырвать ладонь. Артмаэль не пустил и безотрывно смотрел на соитие.

— Прошлое, которое так и не случилось. Все варианты событий, которые произошли, произойдут или могли бы случиться, но не случились, можно найти на тропах.

— Прекрати это, — Шиада, стирая пространство, махнула рукой, но видение отказывалось исчезать.

— Ты еще не способна развеять чары, который наложил я. Во всяком случае здесь, Шиада, — спокойно возразил друид. — Я хочу, чтобы ты досмотрела, к чему это приведет.

Шиада сделала еще один отчаянный жест, разгоняя магию друида, но ничего не вышло. Смирившись, жрица снова уставилась на пару, к происходящему меж которой чувствовала себя причастной. Артмаэль усмехнулся:

— Жизнь с христианином не пошла тебе на пользу, если ты краснеешь от того, что составляет силу человеческого рода.

Шиада ничего не ответила, чувствуя, как огонь, наполняющий женщину в видении, тугим узлом затягивает в ее собственной утробе. И, когда, наконец, блаженство достигло предела, Шиада испытала облегчение — хвала Всеблагой, эта пытка закончилась. Она оглянулась на друида, но тот продолжал сосредоточено смотреть на пару. Шиада перевела взгляд на влюбленных, картина начала стремительно меняться. В кружащихся вокруг красках до нее донесся голос Артмаэля.

— Для верных Праматери священные свадьбы Нэлейма — это жреческий долг. Иногда приятный, иногда не очень. Когда я получал благословение храмовницы, я знал, что меньше всего хочу быть для тебя долгом. От долга ты бы не уклонилась: Вторая среди жриц знает, куда ее ведут, и следует. Но я желал быть для тебя не жрецом, который воплотит Бога, а мужчиной, который преобразит твой мир.

— Этого не могло быть, — не слишком уверенно отозвалась жрица.

— Ты знаешь историю Илланы и Мельхасара, ты помнишь свою прошлую связь с Агравейном…

— Откуда ты…

Друид не стал отвечать.

— И ты только что видела себя. Не сказать, что ты вела себя как женщина, которой движет долг. К тому же…

Цветной вихрь вокруг, наконец, остановился, и в открывшейся картине Шиада снова признала себя: лежащую навзничь, с раздвинутыми ногами и нестерпимой болью во всем теле. Вокруг собрались старшие жрицы, Нелла и Таланар молились. А девочку, появившуюся на свет, держал за крохотную ручку беспримерно высокий призрак в темном одеянии.

Восемь других фантомов ростом выше всякого из людей, кто в светлом, кто в темном, стояли в комнате, встречая дитя.

— Ты помнишь их, Шиада, — настоял друид.

Жрица мотнула головой, хотя уже доподлинно знала, что жрец прав.

— Ты помнишь их, — требовал Артмаэль. — Ну же, вспомни. Вспомни, откуда ты их знаешь.

И, все пронзительнее, насквозь вглядываясь в незнакомые и незримые другим фигуры, Шиада чувствовала, как преобразуется картина вокруг, и девочкой, которую встречали духи, теперь была она сама.

— Ну же, Шиада, — раздался шепот Артмаэля так близко, что ухо опалило дыханием и царапнуло недельной щетиной.

Будто не по своей воле и не своим голосом, слыша себя издалека, Шиада заговорила:

— Страж плодородия, Страж исцеления, Страж силы, Страж милосердия, Страж убеждения, Страж всеведения, Страж мудрости, Страж баланса и Страж перемен.

Последний названный подавал руку родившейся девочке и, услышав свое имя, обернулся к зовущим. В его глазах, обсидианово-черных, плескалась безмятежность и странная, необъяснимая любовь.

— Нелла любила Таланара, а Иллана Мельхасара, — голос Артмаэля, казалось, раздался в самом центре женского сердца. — Да, мы жрецы, друиды и жрицы, и несем культ Праматери. Мы живем в мире пограничном между мирами живых и мертвых, знающих и неведающих. Мы вершим недоступное простому человеку, но мы все-таки люди, нам не чуждо ничего из человеческой природы.

Шиада положила ладонь на грудь.

— Что вообще может дать вера, в которой нет места любви? — спросил друид.

Жрица обернулась. Лицо мужчины было слишком близко, и травяного цвета глаза горели колдовским пламенем. У Шиады не было ответа.

— Этот ребенок, наша дочь, — с трудом выговорила жрица, и друид подхватил:

— Была благословлена теми же Небесными Стражами, что и ты. Но если ты рождена под луной Ангела Мудрости, то она была бы рождена под луной Ангела Совести, разгоняющего мрак. Того, кого христиане назвали Архангелом Михаилом.

— Если бы я попала сюда раньше, — Шиада облизала губы в непостижимом отчаянии. Скольких ошибок можно было избежать… — она закусила губу. Положив руку на женское плечо, друид ободряюще шепнул:

— Мы служим Праматери и можем многое: знать, уметь, создавать. Но мы все-таки люди, и ошибаться мы можем тоже.

Артмаэль в очередной раз стер видение, замешав краски незримого, и Шиада содрогнулась всем телом.

— Включая, — еще тише шепнул Артмаэль, — самые роковые ошибки.

Еще до того, как вокруг воцарилась картина очередного воспоминания, Шиада уже поняла, куда повел ее друид.

— Нет, — закричала жрица, пытаясь вырваться. — Я не хочу, — однако мужская рука лежала на плече неумолимо твердо и не давала дернуться. — Пусти меня, Артма…

В глазах друида высветилось темное торжество, когда Шиаду скрутило неуправляемой судорогой агонии. Женский вопль настиг жрицу до того, как она признала в очередной роженице себя, а в девочке, которая появлялась — Тайрис.

— Прекрати, — заплакала Шиада. Видеть дочь, измученную, изувеченную скорой хворью, сожженную собственной рукой, было невыносимо. Но Артмаэль даже не думал отпускать. Напротив, он крепче обхватил Шиаду обеими руками, требуя, чтобы она видела последствия собственного выбора.

Шиада вырывалась, но Артмаэль двумя руками скручивал сильнее, чем целое гнездовье огромных удушающих змей. И выбора не оставалось. Шиада смотрела, корчась в родовых муках, как ее прошлое сейчас, и терзаясь безудержной болью матери.

Наконец, девочка оказалась на руках у повитух. Малышку не встречал никто.

Шиада задрожала: нет, невозможно. Таланар рассказывал ей когда-то, что всех храмовниц Сирин, приводят Небесные Стражи. Если Тайрис осталась одна, значит, она не была нужна Праматери, так выходит?

— Тайрис могла жить дольше и стать образцовой христианской женой какого-нибудь иландарского лорда, если бы судьба этой страны была иной, чем она есть, — отозвался Артмаэль. — Но Ангорат не принял бы ее никогда. Сила династии Сирин в том, что жрицы и друиды, рожденные в ней, всегда зачинаются меж теми, кому покровительствуют Небесные Стражи. Даже обычный старовер не годится для продолжения династии. Разве твой брат Тирант, рожденный от старовера Клиона Хорнтелла, не был тебе примером?

Шиада едва слышала друида: в обновившемся видении она видела себя с фатальным факелом в руке у погребального костра девочки.

— Благословение Древних Духов, — продолжал Артмаэль, — обязательная плата за ваше могущество. Человек — то, во что он верит, Шиада.

Шиада замотала головой, наблюдая, как пламя прошлого охватывает тело горячо любимой и безвременно ушедшей дочери.

— Замолчи, Артмаэль, — Шиада рыдала навзрыд.

— Поэтому, — размеренно продолжал друид, сдерживая метущуюся женщины, — нарушить чистоту единственной в своем роде династии верховных жриц примесью любой другой религии — проступок, заслуживающий наказания.

— Замолчи, я прошу, — в конец разрыдалась жрица, пав на колени. Артмаэль, не выпуская женщину из рук, осел с ней вместе и, теперь сочувственно наблюдая за Шиадой, ослабил хватку.

Видение вокруг рассеялось, но Шиада, раскачиваясь, стенала, разрываемая надвое болью, которой не нашлось выхода в Этане.