— И тем не менее, вы спасли меня.

Бану пожала плечами:

— Каждый из нас в праве выбирать спутников жизни по своему усмотрению.

Он оглядел лицо женщины, сузив глаза: она действительно читается с трудом или не читается вовсе. Но ее позиции, кажется, определены давно. Аймар облизнулся и изрек:

— Для меня не имеет значения ничего из вашего прошлого, госпожа. Ни отголоски, ни призраки, — с уверенностью сказал он. — Как только мы вернемся в Яс, я попрошу своих лаванов подготовить договор о союзе между нашими домами, и мы подпишем его еще до того, как вы вернетесь на север.

На известных условиях, домыслила Бану. Она ничуть не обольщалась насчет танских намерений.

— Боюсь, нам не представиться эта возможность, тан Дайхатт.

Аймар пронзительно взглянул на женщину:

— Тогда я совершенно ничего не понимаю, — пожаловался он раздраженно. — Стало быть, вы выбрали не меня? А зачем тогда…

— Я не еду в Яс.

Сказала, как отрезала.

Дайхатт поперхнулся.

— Что?

— Завтра утром, — рассудительно поведала Бансабира, — вы отправитесь домой, а у меня остались дела в Великом море.

Дайхатт вытянулся в лице, не зная, что сказать и как спросить.

— Слишком много накопилось поводов заехать в Багровый храм, — помогла ему Бану. — Да и, наконец, представился такой шанс.

— Но… как же, госпожа?

— Мне нужно проверить, как выполнили две мои просьбы, предпринять меры, способные изменить облик моего надела, узнать, о чем говорил на прощание Гор, да и попросту исполнить давнее обещание. Знаете, я всегда верила, что очень важно держать данное слово. И потом, может, и правда, пришло время бросить вызов старейшинам Храма Даг за второй ранг?

Дайхатт не понял, что Бансабира имела в виду, но по голосу уловил, насколько для танши это важно.

— Тогда, возможно, мы могли бы поехать с вами?

— Куда? — Бану так растерялась от нелепости предложения, что даже не поняла. — В Багровый храм?

— Ну да, — кивнул Дайхатт.

— Ха, — выдохнула Бану, и Аймар услышал циничную ноту. — Поверьте, идея так себе.

— И тем не менее, я прошу, тану Яввуз.

— Тан Дайхатт, — терпеливо заметила Бану, — в Багровый храм могут войти только трое: Клинок Богини, гость и раб. Вы не первое и явно не стремитесь снова стать третьим. Что до гостя… Как старейшина храма я могу позволить себе поселить только одного в стенах обители, но остальным надлежит селиться в городе. Оплачивать комнату для ночлега ваших людей мне попросту не из чего, а те деньги, что удалось отвоевать у разбойников уйдут в уплату обеих моих просьб. Простите, но собственные планы мне важнее ваших прихотей.

— Тогда, — не унимался Дайхатт, — пожалуйста, раз вы можете поселить только одного гостя, возьмите меня. Атти и Лува я утром отправлю в Яс.

Так будет даже лучше, домыслил тан про себя.

— Зачем вам это? — спросила танша в лоб, устав от бессмысленных пререканий.

— Вы сказали Гору, — без промедления отозвался тан, — что он совсем не знает вас. Не хочу, чтобы и мне вы однажды сказали подобное — и оказались правы.

Бансабира вскинула голову к потолку: стоило снять рабские кандалы, и Аймар ни на день не усомнился, что их брак с Бансабирой — дело решенное.

— Ладно, — ответила Мать лагерей. — Так и поступим.

На утро Атти и Лув явились к Бану со словами благодарности, оповещенные собственным таном о дальнейших планах. Тайком от Яввуз, Аймар дал подданным несколько указаний, где и когда его следует ждать и что иметь при себе. Поблагодарив северную таншу, мужчины поднялись на корабль и отчалили. Аймар, вздернув чисто вымытую голову, долго смотрел, как ветер раздувает паруса уходящего судна, и подставлял раннему майскому солнцу гладко выбритое лицо.

Капитаном галеи, которая на следующий день выходила в Храм Даг, была стройная и жилистая женщина невысокого роста с кожей насыщенного бронзового оттенка. Она говорила только по-ласбарнски и так быстро, что даже Бансабира понимала с трудом и нередко просила повторить еще раз и помедленнее.

Очутиться в море после нескольких месяцев песчаного знойного заточения оказалось для Дайхатта сущим блаженством. Родная качка под ступнями возвращала силы жить. И даже отдаленный страх, что вокруг то самое Великое море, которое чуть не поглотило его однажды, через пару дней отступил.

Морское странствие оказалось для Аймара отличным средством, чтобы прийти в себя и осмыслить случившееся. Рабство, отчаяние, арена, восторг освобождения, надежда совершить то, что планировал прежде, непонятный Гор, какая-то странная Мать лагерей, путь, благодарность, снова путь… Собственные слова и поступки теперь казались ему иллюзорными, будто и не он их говорил и совершал, и все они были не более, чем миражи, настигавшие его в пустыне повсюду.

Но волны качали, судно шло, и мысли Дайхатта приходили в привычное русло — то самое, которое с молодых лет делало из него неукротимого и легкого на подъем тана Черного дома.

Бансабира под порывами морского ветра потихоньку оттаивала. Делалась дружелюбнее и приветливее, но, к сожалению, не разговорчивее. Иногда, конечно, она перекидывалась с Аймаром несколькими вежливыми фразами, нет-нет, поднималась к рулю вместе с капитаншей и подолгу беседовала с ней и кормчим на беглом ласбарнском, явно что-то спрашивая и указывая руками на части корабля. Но чаще Мать лагерей впадала в задумчивость, стоя на палубе и наблюдая, как раскатистая волна плещется о борт.

В один из таких моментов, когда уже четвертый день со всех сторон кипело Великое море, Аймар не выдержал и нарушил уединение Маленькой танши. Он подошел ближе и заметил, что женщина осторожно вертит в руках серьгу Гора. Дайхатт не знал, что сказать, и в итоге полюбопытствовал над тем, чем пугали его еще в детстве.

— Что это за место такое, Храм Даг?

Бансабира молча перевела взор с серьги на кольцо на собственном пальце, потерла узор третьего ранга, уставилась в свинцово-синюю даль.

— Простое такое место.

Дайхатт не нашелся с ответом.

Нирох с дрожащей челюстью провел ладонью по губам. Он ссохся, как и другие кольдертцы, почти до неузнаваемости, помрачнел и озверился, словно дикий голодный пес, брошенный собратьями и побитый людьми.

— Стансор? — без всякой надежды спросил он, обводя глазами рассевшихся на скамьях вдоль трапезных столов. Его странная семья: жена, на которой платье болталось, как на чучеле, что в поле пугает ворон; невестка, бесцветная, тихая, что полевая мышь; сын, который едва смог встать с постели от слабости и бессмысленности жить. Цветущий род Страбонов угас на глазах по вине какого-то ублюдка, покусившегося на жизнь Виллины. И все… все с той минуты полетело под гору.

Берад, старый и давний друг — да, пожалуй, больше друг, чем шурин — тоже сидел здесь. Его судьба оказалась трагичной в браке со Второй среди жриц, но, по прибытии в Кольдерт Лигар ни разу не обмолвился об этом и словом. Похоже, в сложившихся обстоятельствах массового гонения староверов, исход его истории с Шиадой был наилучшим. А остальным можно будет сказать, что, как праведный христианин, он, отбросив чувства, повелел убить прекраснейшую из женщин своей эпохи. Да, потомки могли бы равняться на пример его воли. И вовсе неважно, что там случилось на самом деле.

Он прибыл не один — с ним лучшие мечи, и даже сын, которого в количестве меньшей охраны Лигар побоялся оставлять на обороне родового замка, доверив дело начальнику стражи.

Еще здесь — новые командиры королевской охраны, их подручных Нирох толком не знал. Они тут недавно — сменили Клиама Хорнтелла, которого бросили в темницу, и его ближайшим соседом в подземелье теперь был сводный брат Тирант. Похоже, Хорнтелл не простил ему, Нироху, подобного решения, раз так и не прислал войска на помощь. А ведь уже давно известно, что он разыграл фарс с блокадой излучины. Хорошо окопался, чертов предатель. Выродок, в сердцах подумал Нирох, выродок, который за спиной государя сношался с врагом, поддерживая клятых дезертиров, язычников, христиан — всех, кто отказывался воевать за короля, но был согласен воевать за Хорнтелла, когда король посылал к герцогу солдат с наказом привести армию Клиона.