За завтраком Бансабира и Гор говорили немного и спокойно. Закончив с едой, мужчина проверил седла и седельные сумки, пока Бансабира, все еще устроившись на песке, проверяла крепления ножей. Оглянувшись на воспитанницу, Тиглат подошел и положил Бану ладонь на плечо. Та на миг затаила дыхание, а потом окончательно расслабилась и возвела на мужчину глаза. Чтобы взять доверительный тон, Гору пришлось немного нагнуться.

— Не знаю, что ты собиралась делать дальше, Бану, — заговорил он по-ласбарнски, — но тебе непременно надо заехать в Храм Даг.

Танша нахмурилась почти незаметно:

— Ты что-то говорил про это все дни, — ответила на том же языке. Гор улыбнулся:

— Там сейчас есть то, что весьма тебе пригодится.

Он не просил ему поверить, но смотрел так, что Бансабира верила невольно. Да, даже если бы изначально это не было ее планом, минуя Ласбарн, она бы непременно поехала в Храм Даг.

— И еще, — продолжал Гор на непонятном для Дайхатта диалекте, — я действительно натравил Ласбарнских разбойников на аданийские приграничные поселения. Сколотив войско, я пойду дальше рубежей. Ты — прирожденный сюзерен, Бансабира, а я всего лишь рубака, и до сих пор ищу владыку, которому хотел бы служить, выбирая пока между проигравшим отцом и заносчивым сыном.

Бану посмотрела на него с недоумением: вот, какова его форма извинений за вчерашнюю ссору. Воистину, он знает ее лучше всех, раз в качестве примирения подтверждает сведения разведки.

Льдисто-голубые глаза вдруг потеплели, как подтаявшие недоступные вершины. Бансабира едва не поддалась на сентиментальный настрой, но тут же спохватилась:

— Неужели уже уходишь? — ядовито спросила на всеобщем. — Какая досада.

— Змея, — с удовольствием протянул Гор, распрямляясь и за руку поднимая Бану.

— Я училась у Змея, — отозвалась на ласбарнском.

— Ты училась у Гора, солнце мое. А вот Змей и в самом деле слишком задержался. Нельзя больше затягивать с поручениями Алая. Впрочем, одно твое слово, и я возьму тебя с собой.

— После того, как ты бросил меня в лесу, с трудом верится, — беззлобно напомнила женщина, подходя к лошади.

— Ненавидишь меня за это? — в лоб спросил Гор.

— Я ненавижу, когда ты думаешь, будто все, что есть во мне, отражение тебя самого, — спокойно и честно призналась молодая женщина.

Гор к ее удивлению захохотал.

— Бансабира, — качнул он головой и заговорил на всеобщем, — ты никогда не думала, отчего я не всыпал тебе ни разу за то, что ты обзывала меня подонком? Оттого, что я и впрямь подонок. И будь ты лишь моим отражением, я бы давно выпотрошил твои кишки.

— Как романтично, — отозвалась Бансабира из седла. Гор влез в свое. Оставшиеся ясовцы тоже уже сидели верхом.

— Скажи, Бану, — продолжал Гор на понятном наречии, — ты хоть иногда вспоминаешь обо мне там, на своей северной родине?

Бансабира отвела глаза и улыбнулась. Можно бы съязвить, но не хочется.

— Ну разве что совсем изредка.

Тиглат похорошел от ее откровения.

— Ну, тогда я поеду, — сказал он и не тронулся с места. Они глядели друг на друга так, будто ничего больше не существовало в солончаках вокруг. Бансабира медленно облизнулась и набрала грудь воздуха.

— Да благословит тебя Мать Сумерек, Гор, — простилась Изящная.

Тиглат вздернул в изумлении брови и засмеялся.

— А я-то думал, ты хотела, чтоб я сдох.

Ты такой идиот, знаешь, опять подумала в душе женщина.

— Да благословит тебя Мать Сумерек, — повторила она вслух.

— Что ж, — не по традиции ответил Гор, — значит, ты и впрямь иногда скучаешь по мне, Изящная.

Он запустил два пальца себе за пояс, выудил оттуда какую-то мелочь, с ясным звоном подбросил с ногтя в воздух, поймал и кинул Бану. Та ловко поймала нагретый пустынным солнцем и человеческим теплом кусочек металла и только успела поднять глаза на наставника, как тот, не прощаясь пришпорил коня.

"Гор" — вслед орсовцу в душе Бану мысленно потянулась невидимая рука. Но на деле она лишь разжала кулак.

На раскрытой ладони лежала до боли знакомая бронзовая серьга Храма Даг с вензелем первого номера и именем "Тиглат".

Она никогда ее не наденет — никогда больше не станет чьей-то вещью.

Она никогда ее не выкинет — никогда не откажется от того, что, будучи частью Гора, проросло в ней самой.

Бансабира сделала глубокий вдох, и раскаленный воздух солончаков прожег легкие до самого дна, очищая от всякого хлама. Она прицепила серьгу на нижнюю из внутренних петель для завязок на краю туники, чтобы не потерять и распрямила и без того круто развернутые плечи.

— Тану Яввуз, — устало позвал Дайхатт.

— Да, — оглянулась на Аймара Бану, — хвала Праматери, он уехал.

— Мне, конечно, многое уже понятно, но я бы хотел услышать от вас, кто этот человек, — учтиво попросил Дайхатт, как и положено тану Яса.

Бану одним глазом поглядела на серьгу у края туники, потом вдаль, вослед взметающейся из-под копыт коня пыли, и улыбнулась Аймару:

— Призрак из прошлого.

Бансабира пришпорила кобылу, чувствуя, как в груди разливается тихая волчья тоска: это действительно была последняя их встреча.

Ясовцы достигли порта Квиххо к обеду второго дня, после расставания с Гором. Незначительные ранения Бансабиры быстро заживали.

В торговых кварталах Квиххо почти никто не говорил на всеобщем наречии, и подданные Черного дома оказались ограничены в общении. Бансабира привела попутчиков в таверну, близ которой у торговца когда-то купила Шанта. Обменяла кое-какие трофеи из схватки с разбойниками на запасы воды и пищи. Потом договорилась с каким-то высоким худощавым мужчиной сорока с небольшим лет с желтыми зубами и красными волосами об отправке нескольких писем. Дайхатт, узнав, что можно отослать на родину послание с просьбой встретить его в Гавани Теней, оживился и воспользовался предложением. Бансабира и сама отослала в Пурпурный дом требование, чтобы отряд охраны во главе с Гистаспом ожидал ее у северных ворот столицы не позднее первого июньского утра. В том, что альбинос уладил все необходимые дела с Отаном и его узурпацией власти для племянника, Бансабира не сомневалась ни секунды. В конце концов, Тахбир, Русса, Гобрий наверняка на ее стороне, а верные Вал, Шухран, Маджрух и Ри, как пить дать, скрутили бунтовщика еще до того, как Гистасп с заданием вернулся в чертог.

Закончив с письмами, Бансабира с Дайхаттом и его подданными отправилась к докам — вызнать график отправления судов в нужных направлениях. Среди меднокожих и чернобровых мужчин и женщин с громкими голосами оказалось немало тех, кто говорил на всеобщем наречии, правда, в основном, с чудовищным акцентом. Из всего сказанного Аймар с огромным трудом уловил, что завтра утром выходит корабль в Яс, и его капитан готов взять путников на борт за умеренную плату.

Мужчины от этой новости засверкали, как бриллианты и изумруды в коронах раманов Яасдур и воззрились на Бансабиру, наконец, с неуемной благодарностью и почтением. Вечером того дня, Дайхатт зашел в комнату Бансабиры в таверне — крохотную и с ободранной мебелью — чтобы выразить признательность.

— Огромное вам спасибо, тану Яввуз. Клянусь, я никогда не забуду вашей помощи. Я верну вам все сторицей и…

Аймар не нашелся со словами, переполняемый чувствами.

— Бросьте, тан, — с долей усталости обратилась Бану. — Это приключение было для вас не из приятных.

— Это приключение закончилось бы для меня в бойцовской яме Фарнэ, если бы не вы.

— Отрадно видеть человеческую благодарность, — отстраненно отозвалась Бансабира и, пересчитав оставшиеся монеты, протянула Дайхатту два медяка и два серебряника. — На дорогу без личной каюты вам хватит, однако на ночлег в столице нет. Но, думаю, в случае чего, раману Тахивран приютит во дворце будущего зятя.

Аймар побледнел.

— Вы знаете?

Бансабира поглядела молча: разумеется.