— Я не понимаю, — сказал Гор прямо. — Помоги мне, — настоял он.

Шиада вдумчиво кивнула и обвела глазами вид с утеса.

— Оглянись, Тиглат. Что ты видишь?

Гор обернулся, поглядел, перечислил: желтеющие осенние долы под холмом, небо, утес, деревеньки вдалеке. Шиада согласно кивнула.

— Да. А почему ты можешь их видеть? Почему все сейчас могут их видеть?

— Из-за солнца?

— Именно. Потому что день. Откуда ты знаешь, как выглядит день? Откуда ты знаешь, как сияет солнце?

Гор немного нахмурился, а потом, быстро сообразив, улыбнулся.

— Точно, — ответила Шиада в ответ на домыслы мужчины. — Потому что есть ночь. Мы различаем свет, потому что есть тьма. Мы радуемся равноденствию и летнему солнцестоянию, потому что, наконец-то, солнце и свет становятся также могущественны, как первозданная тьма. Мир был замешан из тьмы, и день — лишь краткий миг в бесконечной ночи того, что находится за Этаном. Христианский мир признает только солнце и свет. Если верить тому, что они говорят, ночь тоже создал Бог, но они отрицают всю силу ночи и сумерек и всю мудрость тьмы, в сравнении с которой свет дня — лишь осколок очевидного знания, который удалось выхватить без усилий.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но все еще не слышу в этом ответа на мой вопрос, — сказал Гор на редкость учтиво. — Объясни еще.

Шиада улыбнулась:

— В памяти Таланара ты тоже его расспрашивал. Видишь, ты действительно хочешь познать природу вещей, в то время как большинство фанатичных христиан, хотят, чтобы к ним прислушивались, признавая их знающими. Претендовать на уважение, отпущенное мудрецу, и быть мудрецом — совсем не одно и то же.

Пожалуй, мысленно согласился Гор.

— Мир существует столько, что нельзя назвать наверняка, но для христиан история Этана началась с рождения пророка. Бог — это свет, каждый священник скажет. И разве это противоречит тому, что ты узнал, поклоняясь Праматери? Бог — это свет, Бог — это солнце, которое в Нэлейм из бездонности небытия рожает Праматерь. Когда крепнет Достославный Сын Той-что-Дает-Жизнь, мир воскресает после ледяной стужи Нанданы. Тогда Бог-Солнце возрождается в полной силе и, обогревая и освещая землю, помогает Иллане плодоносить. Но чем больше проходит времени, тем слабее становится его свет, голова Бога-Сына клонится вниз, и он погибает, чтобы в Нэлейм быть рожденным снова и снова набраться сил и возмужать весной. Он всходит и увядает, но Праматерь существует всегда. Она рождает его снова и снова, и принимает его назад, во тьму, снова и снова, год за годом, чтобы беречь созданных Ее детей. Оглянись, Тиглат, разве в жизни людей иначе? Разве мужчины не умирают раньше большинства женщин?

Тиглат слушал, как заколдованный, и действительно не знал, есть ли ему, что возразить.

— Ты взращен во тьме Храма Даг, единственного подлинного в своем роде Храма Матери Сумерек за пределами Этана. Я права?

Гор кивнул.

— Разве ты не обучился видеть во тьме?

Тиглат подтвердил, что действительно может видеть незримое для большинства людей.

— А разве тебе не было страшно жить в темноте три долгих года? — Шиада смотрела мужчине в глаза и, кажется, видела разом всю его жизнь от рождения до момента смерти, не ведая тайн.

Тиглат молча кивнул.

— Как было и мне, и всем жрецам, которые приносили обет молчания и теперь тоже могут видеть ночью. Ты преодолел страх, Тиглат. Ты преодолел себя, стал сильнее себя, чтобы научиться видеть обе стороны: тьму и свет. Ведь только когда ты знаешь, что одна и та же дверь ведет в обе стороны, ты понимаешь, что это — дверь. Обучаясь в Храме Шиады, ты обрел силу не страшиться сумерек и ночи — времени, когда все меняется и не то, чем кажется. Христиане боятся их, утверждая, что ночь полна демонов и греха. Но для нас ночь — это священное время, когда в недрах тьмы зачинается жизнь. Они говорят, что дети — от плоти и крови, но мы говорим, что ребенок — это душа, которая помнит и знает стократ больше, чем мы и, зачиная, вынашивая и рожая, мы позволяем душе из мира духов оказаться здесь.

— Потому что, когда душа не приходит, — домыслил Гор вслух, — дети рождаются мертвыми.

— Да, — усмехнулась Шиада. — Плоть, кровь, кости — и ничего больше. Наконец, — продолжила Шиада, — они безумно страшатся Матери Сумерек потому, что она велит рождаться в крови и умирать в крови. Им нравится говорить, что старая вера варварская, потому что велит убивать. Ты — дитя Храма Даг. Скажи мне главное правило Шиады.

— Что взял — отдай.

И хотя Гор запоздало подумал, что, в общем-то, назвал один из девизов Храма Даг, а не правило Матери Войны, в душе он понял, что не ошибся.

— Точно, — подтвердила жрица. — Если тебя оскорбили, ты имеешь право на месть, и Богам не осудить тебя. Выбор вершить воздаяние или простить остается за тобой. Но если ты причинил зло человеку — он тоже волен выбирать, воздать тебе по заслугам или нет, и, если он мстит, Богам тоже не взыскать с него. Разве не это во все времена люди мечтали называть справедливостью?

Тиглат сглотнул: никогда прежде он не смотрел на веру Матери Сумерек с подобного угла.

— Христиане, — продолжила Шиада, — ненавидят нас потому, что наши Боги, рожденные Праматерью, дают нам право выбора, Тиглат. И тот, кто распоряжается выбором мудро, чаще всего оказывается посвящен храму Нанданы. Ибо нет мудрости больше той, которой владеет тьма, всерождающая и всепожирающая, дарующая успокоение и отнимающая страсти, вершащая предопределение и ослабляющая предначертание. И если идти во Тьму все дальше, вглубь и вглубь, то на обратной ее стороне найдешь свет, которому настает время возродиться из ночи. Посмотри, — Шиада подбородком кивнула на валун, на котором прежде сидел Гор.

Мужчина послушно повернулся.

— Разве он не обтекаем?

— Что? — Тиглат с недоумением воззрился на жрицу.

— Он обтекаем, он, как и все в природе, имеет форму круга. Солнце, Луна, ствол дерева, голова человека, небо, каким бы оно ни было — мы видим его как круг в вышине. Все похоже на круг или несколько кругов, слепленных вместе, потому что круг лежит в основе Вселенной и в основе перерождения. И только христианский крест — лишь угловатый крест. В нем нет ничего от истинной природы вещей.

— Но у них есть рыба. Рыба… эмм… обтекаемая рыба, — с чувством прозрения воскликнул Гор.

— Именно. У них был символ, который имел смысл, но им не хватило терпения осознать его. А еще у них есть девственница, которая в Нэлейм рожает Бога, и мужчина к этому едва ли причастен, и змей, совративший женщину знанием. Змей, Тиглат, — жрица улыбнулась и тряхнула посохом. — Совсем как этот, правда?

Тиглат посмотрел на посох, ощущая, как в голове неполная картина, взращенная Храмом Даг, наконец, обретает все недостающие детали.

— Христиане имели все шансы быть мудрецами, но не дали себе труда распознать ни одного знака. А может, нарочно извратили знаки так, как оказалось проще управлять людьми. Они признают лишь одну сторону из двух, как если бы дом имел только половину стен или люди имели только половину тела. Они презирают нас за возможность выбирать и творить свою жизнь, чего Христос, страдая, их лишил, завещав и им страдать по его примеру. Нет, — Шиада качнула головой. — Если для того, чтобы сберечь знание Праматери нужно проливать кровь тех, кто хочет втоптать в грязь Ее имя, Шиада меня простит. И если я сама не научена убивать людей, я найду тех, кто может сделать это за меня.

— Не очень это добродетельно — убивать чужой рукой, — заметил Гор. Шиада не осталась в долгу.

— Не очень внушительно звучит подобное заявление из уст наемника, убившего безоружную женщину. К тому же, то, что я не держу в руках меч не делает меня, как бы сказали христианские священники, безгрешной.

Гор молча поджал губы. Едва ли он был сейчас способен что-то сказать.

— Надеюсь, я ответила на твой вопрос.

— Более чем, — шепнул Гор.

— Не теряй веры, Тиглат, — посоветовала жрица на прощание. — Отец Ахиль говорил правду, утверждая, что до тех пор, пока ты порядочен и честен, как и положено человеку, не так уж важно, которому из Богов ты предан. Но без веры в Богов ты едва ли вообще человек и не так уж сильно отличаешься от рыбы.