Сплевывая кровь, он обвел ненавидящим взглядом улюлюкающую толпу и наткнулся на карие глаза, ловившие каждое его движение. Было что-то во взгляде княжеской дочери, что Всеволод не смог отвернуться. Она стояла в 4-х аршинах от него, а казалось – на расстоянии вытянутой руки. Губы Забавы чуть шевельнулись, и он не услышал, но понял, как толкнуло в грудь непроизнесенное ею: «Вставай!». И такой злобой наполнилась кровь Всеволода, такой неистовой силой, что зазвенело все тело. Будто со стороны он видел себя, медленно встающего на ноги и готового продолжить бой.

Владигор, вначале пренебрежительно усмехнувшийся, еще не понял, что что-то произошло. Но уже все его удары проходили мимо цели, выматывая и рождая недоумение. Северомирский княжич, только что стоявший на коленях, не просто встал, но начал сражаться так, будто и не он это вовсе.

Наконец, сделав обманное движение, Всеволод со всей силы толкнул Владигора кулаком в грудь и повалил на землю.

Он не увидел, как хрипел и корчился поверженный Мирославич – не дожидаясь больше, дружинники кинулись, связали и повели Всеволода в княжеский терем.

Глава 4

Князья еще сидели за столом, мирно беседуя, когда с шумом распахнулись двери, и в гридницу ввалилась толпа дружинников во главе с младшими княжичами. Впереди с заломленными за спину руками вели избитого, окровавленного Всеволода.

Мирослав встал, встревоженно оглядываясь на вскочившего Болеслава и его воеводу, схватившегося за меч. Одно неверное движение - и быть беде.

Толпа замерла, в наступившей тишине слышно было только, как жалобно поскуливает Рада, которую за волосы притащил сюда здоровенный рыжебородый мужик.

- Отец! - первым нарушил молчание Радимир, - Суди! Мы встретили его как гостя, а он…

Но не успел княжич закончить, как дверь отворилась вновь, и воины под руки ввели в гридницу Владигора в порванной грязной рубахе и с разбитым лицом.

Мирослав все больше хмурился. Наконец заговорил старший сын:

- Отец, прости. Поединок был честным. Княжич бился один на один.

Ему не дали договорить, перебивая друг друга, загудели, заторопились рассказать, изредка лишь отвечая на короткие реплики Мирослава. И уже, подталкивая друг друга, расселись за столы, налили в чарки брагу. На столе вновь появились угощения и кубки с хмельным медом.

Выслушав все, Мирослав велел развязать Всеволода. Юношу посадили за стол справа от отца. Говорили все. Владигор более других выступил в его защиту, только сам княжич ни слова не произнес в оправдание. Разобравшись, в чем дело, Мирослав не стал гневаться, лишь беззлобно подшучивал над Всеволодом, удивлялся и расхваливал его силу и ловкость.

Всеволод выпил с Владигором мировую, но, не научившись еще скрывать свои чувства, сидел, низко опустив голову и пряча глаза. В углу, прямо на полу, тихо всхлипывала Рада. Когда Мирослав велел одному из дружинников увести ее, Всеволод было дернулся, порываясь встать, но северомирский воевода, сидевший подле него, успел схватить юношу за руку. Этот порыв не укрылся от Мирослава.

- Эк тебя, княжич, Радка присушила! – рассмеялся князь. - Али в гарем к ней собрался? Она ж не девка, а мужняя жена.

Вокруг загоготали. Всеволод не мог поднять глаза и посмотреть в лица окружающих. Под столом его руку крепко сжимала сильная рука отца, и юноша чувствовал, как она подрагивает от напряжения.

-Чего посерьезнел? – снова обратился к нему Мирослав. - Да разве такому молодцу за служанками увиваться? А ну-ка, Данила, забирай свою Раду, после решим, что с ней делать.

Хмурый рыжебородый мужик отошел от стены и потянул Раду из гридницы. Она пошла покорно, тихо постанывая и протяжно вздыхая.

- Как же ты Владигора-то поборол? – повернулся Мирослав к Всеволоду, пытливо разглядывая его. – Он у меня в дружине один из лучших, и постарше тебя и повыше…

Видя, что Всеволод молчит, северомирский воевода попытался пошутить:

- И так, князь, бывает, что голодный волчонок матерого оленя завалит, - усмехнулся он и, видя непонимающий, удивленный взгляд Мирослава, продолжил:

- У нас в роду черных волков так говорят. А твой сын из рода рыжего оленя. Вот я и говорю, что волчонок победил оленя.

Мирослав искоса посмотрел на Всеволода, потом – на Болеслава. По этому напряженному взгляду невозможно было понять, о чем думает светоградский правитель. Воевода успел уже пожалеть о своих словах, подумав, что чем-то обидел князя.

- Даа.,- обратился наконец Мирослав к Болеславу, отставляя кубок. - Хорошего сына вырастил. А невесту не сыскал еще?

- Да не до того все было, - с сожалением ответил тот. - Ну теперь мир установили на земле. Можно и женить. Нет ли у тебя, князь, невесты на примете?

- Я тебе здесь не сватья. У самого дочка подрастает, - лукаво улыбаясь, кивнул князь на Забаву, сидящую на другом конце стола рядом с младшими братьями.

- И не увидишь, как вырастет невеста, - осторожно заключил Болеслав, не понимая, к чему хозяин завел этот разговор.

-Вырастет… Уж кому попало ее не отдам, - задумчиво продолжал Мирослав. – А вот твоему молодцу отдал бы…И за приданым бы не поскупился.

Эту последнюю фразу князь произнес тихо, доверительно глядя в глаза Болеславу. Когда до того дошел смысл сказанного, князь чуть не поперхнулся.

«Это что же, - размышлял он, - князь сам предлагает свою дочь в невестки?»

- Хороша будет невеста! - ответил задумчиво, уже иначе поглядывая на девочку. – Только молода больно…

- А мы обряд проведем да обещание дадим, а лет через 5, в год огненной векши, присылай сына, - с готовностью предложил Мирослав.

Северомирский князь взглянул на сына, хмуро сидящего подле и никак не выражающего своего мнения, на смуглую подвижную девочку, играющую с братьями, и согласился:

– Ну что ж, так и решим: отдавай Забаву - вот мое княжеское слово. А как настанет год огненной векши – Всеволод приедет и заберет невесту.

Обручить детей решили следующим же утром, потому, осушив кубки, отправились каждый в свои покои. Гридница давно опустела, и в княжеских хоромах воцарилась тишина, только в двух опочивальнях не спали.

В покоях северомирских князей, понурый и растерянный, ходил из угла в угол молодой княжич. Он искал и не находил повода отказаться от обряда. Еще хмельной и очень довольный собой Болеслав прямо из кринки пил кислый клюквенный квас, принесенный слугами на случай похмелья.

- Ты мне обещал, отец, что не будешь неволить, - упрекал Всеволод князя. – В нашем роду испокон веку жен себе князья сами выбирали.

Болеслав только зло сверкнул глазами и отставил квас, вытерев губы рукавом.

- Да уж, дай тебе волю, так ты бы выбрал… девку гулящую, - и продолжил нравоучительным тоном. - Породниться с Мирославом – честь для нас. Земли приграничья твоими будут, уж я позабочусь. У князя трое сыновей – в любом деле тебе подмога. Да и чего раньше времени о том думать? За 5 лет многое может случиться, княжна мала еще, неровен час - помрет.

- Но обряд-то завтра…- настаивал Всеволод, отчаянно пытаясь отговорить отца.

- Эка невидаль, сын! Кровью идола напоить. Завтра же и в обратный путь тронемся. И боле о том не говори, - заключил Болеслав и, улегшись на скамью, отвернулся к стене.

Он был очень доволен собой, и через минуту в горнице уже звучал его раскатистый храп.

А в другой части дома, в покоях Мирослава, тоже не спали и при свете чадящей лампады спорили еще жарче.

Князь без сапог, в одной льняной рубахе навыпуск и портах сидел на скамье, опустив тяжелую голову. Сыновья, средний и младший, сидели по обе руки, так же задумавшись. Старший, уже успевший умыться и переодеться, уперев руки в бока, расхаживал по опочивальне и зло поглядывал на отца.

- Все равно не пойму, зачем ты Забаву за него отдаешь! – кричал Владигор. – Придет время – женихи один лучше другого понаедут. А за этого паскудника я б и рабыню не отдал.

- И вправду, отец, - вторили младшие, - откажись от сговора, пошутили на хмельную голову и забыли.