- Едут! Едут!

Крики, раздавшиеся с наблюдательной башни, всполошили Светоград. Тут же очнулись от дремы могучие стражники у дубовых ворот; любопытные девки, подбирая подолы, ринулись к городской стене; босоногие мальчишки, обгоняя друг друга, неслись к воротам, лезли на крыши; кухарки, прачки, слуги– все заторопились, заметались по двору, поднимая пыль, спеша убраться с глаз долой и не попасть под копыта княжеским дружинникам.

Неразбериха эта продолжалась всего несколько минут. Вот уже распахнулись двери княжеского терема, и с крыльца во всем военном снаряжении степенно сошел светоградский князь Мирослав в сопровождении своей свиты. Народ, столпившийся на площади, благоговейно притих, увидев своего князя. Мирославу шел шестой десяток, но до сих пор вся его фигура выражала силу и уверенность, и только седина в густых темно-русых волосах выдавала возраст.

Солнце уже клонилось к закату, но раскаленный воздух по-прежнему обжигал, и князю невыносимо было стоять в тяжелой кольчуге. Наконец стал слышен топот копыт, толпа изумленно вздохнула, и у городских ворот в клубах пыли показались всадники.

Они въехали попарно, держа ровный строй, и сквозь притихшую толпу направили своих вороных коней прямо к княжескому терему. Черные с серебром одежды воинов поражали красотой и роскошью. В первом ряду возвышался седовласый грузный старик на мощном жеребце – князь Болеслав, а рядом – юноша лет 16 в блестящем шлеме и кольчужной рубахе – его старший сын Всеволод. В руках юноша держал древко с треугольным стягом, на котором серебрился вышитый по черному фону силуэт волка – герб Северомирского княжества.

Северомирские земли лежали на северо-востоке от Светограда и простирались от Перуновых гор до самого Северного моря. Там почти не было лесов, зато Северомирск славился серебряными рудниками и рыбным промыслом. Оба княжества нередко враждовали, но год назад правители объединились для отражения общей угрозы. Тогда был подписан мир и условлено о скором визите северомирцев в Светоград.

Всадники спешились, приветствуя князя поклоном.

- Мир тебе, князь! – заговорил первым Болеслав, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Нелегко далась ему эта дорога.

- И тебе мир! Да с миром ли пришел? – ответил Мирослав по традиции.

- Если не с миром, то пусть покарают меня светлые боги. Вот и сына привез, - продолжал Болеслав, толкая вперед стоявшего рядом темноволосого юношу, - чтоб соседей в лицо знал.

Мирослав проводил гостей в гридницу, где уже столы ломились от самых дорогих и вкусных кушаний. Хозяин стремился поразить богатством и могуществом. За огромным столом, во главе которого сел сам Мирослав, присутствовали все важные мужи Светограда. А по правую руку от князя разместились три его сына: Владигор, Радимир и Еруслан. Все трое красивые, русоволосые, сероглазые.

Восемнадцатилетний Владигор – старший – особенно был похож на отца: такой же жилистый, невысокий, но крепкий, с резкими чертами лица. Он уже отведал кровавую чашу войны; не единожды наравне с отцом сражался, защищая южные границы княжества от набегов кочевников. И на войне, и на охоте считался одним из лучших мужей Светограда.

Нынче Владигор был мрачнее тучи. Он не одобрял союза отца с Северомирском, и на гостей посматривал зло и недоверчиво.

Его младшие братья - Радимир и Еруслан – погодки 13 и 14 лет; рядом с Владигором они напоминали неоперившихся птенцов рядом со взрослым ястребом. Но и они уже выделялись отцовской породой и, гордо расправив плечи, не стушевались перед грозным видом северомирцев.

Неудивительно, что среди этой молодой дружной своры сын Болеслава, княжич Всеволод, чувствовал себя затравленным волчонком. Ростом и статью он уступал только старшему из Мирославичей, но неприязнь, настороженность и высокомерие, сквозившие во взглядах светоградских княжичей, угнетали и без того дичившегося Всеволода.

Князья были заняты беседой и медовухой, так что молодежь оказалась предоставлена сама себе. Братья внимательно рассматривали невеселого княжича, сидевшего напротив. Внезапно один из них заметил, что тот пьет лишь ржаной квас, и громко обратился к светоградскому воеводе:

- А что ж ваш княжич медовухой нашей брезгует, или князь не позволяет?

Сказанная с издевкой реплика вызвала смех за столом.

- Отчего ж? Может и квас, и медовухи, – со спокойной улыбкой ответил воевода.

- Ну если так, - продолжал Еруслан, лукаво подмигнув братьям, - отведай с нами во здравие! – и, наполнив кубок золотистым крепким напитком, протянул его Всеволоду.

Тот хотел было отказаться, но воевода уговорил:

- Выпей, княжич! Потешься! – и снисходительно кивнул в сторону трех братьев, - Мальчишки ведь…

Всеволод нехотя поднес кубок к губам. В доме отца редко баловались медовухой – меды свои не варили, а то, что привозили из других земель, княжич никогда не пробовал.

Дразнящий медовый запах ударил в ноздри, сладкий напиток приятно согрел изнутри, снял напряжение и усталость долгого пути. За первым кубком последовал второй, потом третий…Всеволод не сразу понял, что опьянел. Нездоровым блеском загорелись синие глаза, черные вьющиеся волосы прилипли ко лбу, на котором выступила испарина; свинцовой тяжестью налились ноги. Как сквозь сон видел Всеволод смеющиеся раскрасневшиеся лица княжичей напротив, старых князей, молодую пышногрудую девку-служанку, прислуживающую за столом. Так и сидел насупленный, хмельной, понимая, что напротив о нем говорят и над ним потешаются.

Глава 2

Пир закончился за полночь. Обильные возлияния не прошли бесследно ни для гостей, ни для хозяев. Утром княжеский двор просыпался медленно и неохотно. Всеволод, которому отвели совместные с отцом покои, открыл глаза, едва в окне забрезжил свет. Он долго провозился в постели, безуспешно пытаясь снова уснуть, и поняв, что сон как рукой сняло, решил не тревожить отца и покинуть душное помещение, где запах перегара смешался с запахом крепкого мужского пота.

Наспех одевшись, княжич прошел в гридницу, в которой пиршествовали вечером. Здесь лишь немногочисленные слуги бесшумно сновали, настороженно поглядывая на чужака.

Долго не раздумывая, юноша вышел на крыльцо. Чужой город в предрассветных сумерках казался мрачным и враждебным. В родном Северомирске строили из белого камня, здесь же серые бревенчатые избы с тесовыми крышами ощерились черными глазницами окон, затянутых мутным бычьим пузырем.

Воздух даже во дворе казался тяжелым и липким. Захотелось взять коня и умчаться за городскую стену. Но рядом с конюшней служанки стирали белье, а юноше не хотелось никому попадаться на глаза, так что, оставив эту затею, он пешком направился к городским воротам.

За крепостной стеной Всеволод наконец вдохнул полной грудью. Незнакомые звуки и запахи окутали его. Высокие травы блестели от росы. Пахло душицей и иван-чаем, а где-то далеко в лесу пел соловей. Оглядевшись, княжич увидел справа на холме капище, огороженное невысоким частоколом. Черные фигуры идолов даже отсюда казались исполинскими. Направившись по дороге, ведущей налево, Всеволод обнаружил овраг, по дну которого протекала неглубокая речушка с ледяными ключами. По берегам росли ивы и черемухи. Занималось утро, и воздух дышал еще сыростью и прохладой, а над водой клубился туман.

Всеволод присел на берегу и долго смотрел на реку, вдыхая незнакомые запахи. Потом, осмотревшись и убедившись, что поблизости никого, скинул одежду и вошел в холодную воду. Река окутала, взбодрила тело, избавила от остатков хмеля. Он поплыл, сильными движениями рассекая воду, потом несколько раз нырнул, чувствуя, как просыпаются мышцы и светлеет голова.

В тени деревьев он не заметил, что солнце уже взошло. Остановился лишь тогда, когда увидел на склоне оврага наблюдающую за ним девушку с большой плетеной корзиной в руках. Всеволод узнал ее: вчера на пиру он невольно обратил внимание на красивую молодую служанку, прислуживающую за столом.