Способ был найден, но не скажу, что он всех развеселил.
Как-то Веслав вместо обычного мерного стаканчика с жидкостью на донышке сунул мне в руку кубок объемом не меньше двух стаканов. Кубок был похож на деревянную посуду из дворца Цепеока и полон каким-то пойлом с запахом мяты.
– По-моему, – заговорила я, присматриваясь к мятному силосу, – ты как-то хвастался, что твои снадобья очень эффективны в малых количествах…
Веслав поглядел на кубок с таким омерзением, что я поклялась себе не пить.
– Это не снадобье, – выдавил он неохотно. – Ну, не алхимический эликсир.
Подошел Эдмус и незамедлительно сунул нос в этот самый кубок.
– Похоже на то, будто ты попытался сварить суп из травы, а потом забыл это на пару осеней. Я угадал?
– Это зелье, – с мученическим видом признался алхимик. Глаз у него дергался, но я не обращала на это внимания. За последнюю неделю тик у Веслава не проходил даже во время сна.
– Из тех, которые может сварить любой идиот? – припомнила я. В ответ получила не слишком вежливую просьбу пить и не умничать.
Теперь каждый день мне приходилось еще внимать пространным речам алхимика, в которых он размышлял, до какой степени пал. По его словам, до такой ординарности, как зелье, не опустится даже ученик алхимии, а он, магистр…
– Черт возьми, я не приспособлен для того, чтобы варить полные котлы какой-то там гадости каждый день! Мой удел – точнейшие превращения, пробирки, минимальнейшие дозы, искусство! А… тьфу! Это даже рутиной назвать нельзя!
Уж кому бы посочувствовать, так это нам, которым приходилось каждый день все это пить!
За эликсиры Веслав тоже брался время от времени, но, по его словам, компоненты приходилось беречь, так что выгоднее было использовать зелья в качестве профилактики. Эдмус, кстати, проникся такой заботой о нас, но вся его помощь алхимику выразилась в фразе: «Хочешь, я украду для тебя котелок?»
Ах, да, еще у нас были проблемы психологического плана. Издергались мы все, так что некоторые наши реплики к исходу второй недели не отличались вежливостью. Особенно тут выделялись Йехар и Веслав, и мало-помалу я начала все яснее различать то, что раньше отмечала только мимоходом: инициатором большинства стычек являлся Йехар. Вскоре после того, как мы выступили в поход, выяснилось, что не разговаривать вовсе в пределах Дружны невозможно, так что рыцарь вернулся к прежней практике наскоков, иногда не совсем оправданных.
Едва ли от Веслава можно было ждать, что он промолчит в ответ.
Разговор назревал, и постепенно я поняла, что начать его должна буду я. Хотелось подловить Йехара в одиночестве, но вышло так, что я заговорила при всех, после того, как рыцарь на привале мимоходом обронил пару слов о «нытье некоторых темных по поводу их якобы великих жертв». Мол, кое-кто из этих темных, может, и считает стояние над котлом подлинным самопожертвованием, но это только оттого, что в Книге Миров о подлинных жертвах едва ли сказано.
Веслав подхватился на ноги, едва прозвучало слово «книга» и, не сказав ни слова, скрылся в лесу. Нетипичная реакция, но именно она заставила меня заговорить.
– Йехар, что с тобой такое? Ты с самого перехода как не в себе. Что ты на Веслава-то бросаешься? Обговорено же уже – темный, алхимик, но ведь на ноги он меня и Эдмуса поднял? И насчет Книги Миров ты оказался неправ…
– Но он все же читал ее! – вспыхнул Йехар, яростно ударяя себя по колену. – Скажи, как можно назвать человека, который десятки раз вспарывает себе руку и отдает почти всю кровь Книге Миров?
– Алхимиком, – предположила я устало. – Я же не говорю, что он нормальный…
– Посмотрел бы я на того, кто это скажет! – фыркнул Эдмус с другой стороны костра.
– …но у меня такое ощущение, что могло быть и хуже.
– Можно всю жизнь успокаивать себя, что «могло быть и хуже», – мерным голосом отозвался Йехар, – и стремление к свету тогда остановится совершенно.
Я оглянулась на Бо и Эдмуса и молча воздела руки к небу. Теперь он еще и на меня наезжает.
– Но Веслав ведь тут ни при чем? – я старалась, чтобы мой голос звучал ровно и доброжелательно. – Ты дергаешься все последнее время, вспыхиваешь по малейшему поводу, что случилось? Йехар, – раз уж я решилась на этот разговор, приходилось задавать и главный вопрос: – что ты видел, когда мы попали под влияние Хайи? Ты ведь изменился как раз с того времени.
Рыцарь встревожено вскинул глаза на меня, не ответил ничего, но я знала, что угадала. И знала, что покоя ему, пока он это будет носить в себе, не будет.
– Это как-то связано с Глэрионом?
– Да, – вдруг просто отозвался Йехар. – Да, всю ту историю… с самого начала. Эдмус и его арена… лишь напомнили мне ее.
Я знала, о какой истории он говорит – Бо и Эдмусу это было невдомек, но они помалкивали. Наступил хрупкий момент пограничного молчания: либо сейчас рыцарь замкнется в себе окончательно – либо заговорит, и тогда будет трудно заставить его замолчать.
А потом Йехар подпер голову, глядя в огонь, и начал:
– Ты знаешь эту историю без подробностей, Ольга, и я заключил, что ты никому не рассказывала ее… что же, теперь вы услышите ее целиком. В нашем государстве я, несмотря на молодость, считался одним из лучших воинов. Из самых низов – отец мой был простым солдатом – я поднялся благодаря своему мастерству, своим умениям, до должности начальника дворцовой стражи. Я должен был гордиться судьбою, наслаждаться привилегиями, что давала мне эта должность, но – увы, и я не избег твоей участи, Эдмус, я полюбил дочь своего господина.
На полянку лагеря вернулся Веслав – бесшумно и молча примостился по другую сторону огня от Йехара. Будто смог почувствовать, о чем речь и что прерывать ее не следует. А рыцарь и не подумал остановиться: он, что называется, поймал темп, и воспоминания лились из него непрерываемым потоком:
– Даллара полюбила меня тоже, но наше с нею счастье было мимолетным… и дало пищу большому горю, что всегда случалось, когда двое неравных любят друг друга. На одном из приемов ее отца знатный вельможа оскорбил ее. Начальник стражи, возможно, стерпел бы, но не стерпел влюбленный: я вступился за Даллару, я бросил вызов тому, кто по рождению был куда выше меня. Та арена стала для меня роковой, хоть я и не был повержен, как ты, Эдмус – нет, я победил. Мой противник был знатен, но ничего не мог противопоставить моим умениям и…
– Глэриону, – утвердительно сказала Бо. Йехар чуть кивнул и впервые за это время блекло улыбнулся.
– Я сражался с куда более сильными противниками, поэтому бой длился от силы минуту – а потом он оказался у моих ног, безоружный. Я мог бы убить его. Я бы так и сделал…
– Выход, достойный темного, – в сторону заметил Веслав, который до этого слушал с неослабным, напряженным вниманием. Рыцарь услышал, но отповедь давать не стал.
– Я был тогда гораздо моложе, чем сейчас, – сказал он вполне мирно, –гнев и азарт боя еще кипели у меня в крови, и едва ли что-нибудь смогло бы остановить мою руку в момент замаха, кроме того, что ее и остановило: кроме ее голоса. Она просила пощадить побежденного, и я пощадил.
– А дальше можешь не продолжать, – пробурчал спирит, - побежденный на тебя очень обиделся и тебе отомстил – конечно, не своими руками. Твоя подруга сослужила тебе плохую службу, когда попросила за него!
– Она не могла поступить иначе, – ответил Йехар, у которого по мере рассказа вдруг откуда-то появились огромные запасы терпения: – Он был ее братом.
На такое ни спирит, ни кто-нибудь другой не нашелся, что возразить, и рыцарь продолжил свою повесть, финал которой мне был уже известен, а поэтому я испытывала большое желание уйти подальше и не слушать. Но вставать с нагретого места и уходить в промозглую сырость от костра было лень.
– Ты прав, Эдмус – мне отомстили. Да, чужими руками… руками десятка стихийников-воинов, которые напали на меня однажды в темный час из-за угла. Можете поверить мне: я сражался, как мог… до тех пор, пока меня не связали заклинанием по рукам и ногам, а в грудь не вогнали мой собственный клинок.
