— Может быть, под старость становишься сентиментальным, я до сих пор не могу пережить этого счастья...

Мой сын с удивлением смотрел на огромного старика. Ленин был для мальчика фигурой легендарной. Слушая наш разговор, он, должно быть, просто представить не мог, что этот иноземный человек видел Ленина, говорил с Лениным.

— Ну, хлопец, дай руку, — сказал вдруг Вильямс, протягивая свою огромную ладонь, — до сих пор американские мальчишки в нашем городке иногда подходят ко мне и жмут эту руку. И не потому, что я им нравлюсь, нет, а потому, что эта рука жала руку Ленина. Понимаешь ты это, молодой гражданин Советской России?

Осторожно приняв рукопожатие, мальчик прошептал: «Понимаю». Вильямсы дружно рассмеялись, и такими они в это мгновение показались молодыми, бодрыми, будто смех был волшебством и, обладая магической силой, мог перенести этих двух пожилых и столько переживших людей в годы их юности, когда они, движимые желанием все увидеть, все узнать, колесили по просторам нашей страны, наблюдая рождение, становление, рост невиданного еще людьми мира.

И, уходя от них, чувствуя на руке тепло их пожатия, я думал: нет, неправильно соотечественники называют Альберта Риса Вильямса Лафайетом русской революции. Маркиз де Лафайет в пожилые годы, позабыв, что он был когда-то генералом армии Джорджа Вашингтона, повел войска против революционных парижан и был одним из тех, кто преподнес корону Луи Филиппу Орлеанскому. Альберт Рис Вильямс, солдат Октябрьской революции, проявил стойкость, последовательность и величие души. Он остался таким же, каким был,— чистым, честным, страстным поборником правды и свободы, борцом за великое дело, к которому он приобщился в юности. Он остался самим собой — славным американцем, добрым другом Советского Союза.

Москва, декабрь 1959 г.

«Русская революция — самое значительное событие со времени возникновения ислама», — писал Герберт Уэллс. К такого рода сравнениям прибегали западные историки, пытаясь определить место этой революции в историческом развитии. Для вашингтонского профессора католика Уолша Октябрьская революция — наиболее значительное событие со времени падения Римской империи. Для видного английского публициста Гарольда Ласки она явилась «самым важным событием со времени рождения Христа».

Под стать величию революции и бесчисленное множество книг, посвященных ей,— не только на языках народов Советского Союза, но и на сотне других языков. Книги продолжают выходить на Западе и сейчас, их поток нескончаем. И поскольку люди всегда интересуются самым началом — моментом, так сказать, появления младенца на свет,— то большое число книг посвящено первым дням Октябрьского переворота, тем великим героическим и волнующим дням и неделям, которые потрясли мир.

В этих книгах можно найти пространные и компетентные суждения о причинах революции; о различных партиях, действовавших в то время, их программах; экономических аспектах революции, вождях и так далее и тому подобное. Но все эти книги страдают одним недостатком — в них не говорится о главном факторе революции. В них можно найти множество всяких сведений, относящихся к Октябрьской революции,— почти всё, кроме самой революции. Ибо в этих книгах очень мало или почти ничего не сказано о народе. А ведь именно народ — рабочие и крестьяне — и творили эту революцию.

Писать о революции и ничего не сказать о народе — это, как говорят англичане, все равно, что поставить на сцене шекспировского «Гамлета» без самого Гамлета.

В 1917 году простой народ — уже не пассивный, как прежде,— вышел на авансцену истории. Свергнув своих прежних правителей и их приспешников, народы, населяющие огромные пространства Евразии от Балтийского моря до Тихого океана, раскрыли наконец все свои так долго дремавшие силы и способности. Именно в способности народа осуществить великую миссию, которая предначертана ему историей, Ленин видел залог будущего России и революции. Его вера в народ основывалась на глубоком знании народной жизни.

Вскоре после приезда в Россию летом 1917 года я тоже проникся столь же глубоким уважением к народу и верой в его силу, которые все больше возрастали с каждой моей поездкой в Советский Союз. Мое понимание народа было результатом непосредственного знакомства с ним, результатом общения с рабочими Петрограда и Нижнего Новгорода, с солдатами в казармах и, наконец, длительного совместного пребывания в деревне под Владимиром с большевиком Янышевым — человеком большого ума и кристально чистой души. Из всего этого родилось у меня восхищение упорством, стойкостью и одаренностью народа, его восприимчивостью к прогрессивным идеям и передовым методам, его изобретательностью; и все это убеждало меня в том, что такой народ добьется успеха.

Таким образом, уже в самом начале революции я имел преимущество перед большинством так называемых «специалистов по России» — газетчиками, публицистами, историками. Они, может быть, знали историю России, знали программы многих партий и их вождей, знали дипломатов и иностранных представителей. Но в большинстве своем они не знали народа. А народ, повторяю, и был творцом революции. Поэтому все эти «специалисты», предсказывавшие неудачи, бедствия и поражения революции, неизменно ошибались в своих прогнозах.

После того как в октябре Советы взяли власть в свои руки, эти «специалисты» заявляли: «Они продержатся не больше недели, от силы месяц или два». Но, зная советский народ, я с уверенностью утверждал, что Советы будут все более сплачивать вокруг себя широкие массы. Взяв власть, они не только не выпустят ее из своих рук, но, наоборот, будут крепко удерживать ее.

Когда в 1928 году был принят первый пятилетний, план, «специалисты» высмеивали его как «фантазию статистиков», как «проект с астрономическими цифрами». Но те, кто действительно знал советский народ, с уверенностью говорили о том, что, как бы грандиозны ни были планы, они ему по плечу, и он превратит мечту в действительность.

Когда около 200 фашистских дивизий, опьяненных победами на Западе и находившихся в зените своей силы, вторглись в пределы Советского Союза в роковой для себя июньский день 1941 года, все те же «специалисты» уверенно предрекали, что нацистские войска «пройдут сквозь Красную Армию, как нож сквозь масло», что через какие-нибудь три-четыре недели флаг со свастикой будет развеваться над башнями Кремля. Но те из нас, кто знал советский народ, думали иначе. 24 июня 1941 года на обращение представителя ТАСС я ответил телеграммой, в которой выражал свою уверенность в том, что советский народ выстоит, и придет время, когда красное знамя с серпом и молотом взовьется над рейхстагом в Берлине.

В каждый трудный момент советский народ проявлял свое величие, всегда находясь на уровне стоящих перед ним задач.

Я вовсе не хочу сказать, что в Советской стране все были преданы делу революции и готовы были умереть за нее. Не обошлось и без вредителей, недовольных, карьеристов и даже предателей. Но подавляющее большинство народа и безусловно почти все сильные, жизнеспособные и боевые люди всегда были стойкими, преданными творцами и защитниками революции.

Может быть, они не обладали всеми добродетелями в обывательском смысле этого слова, но у них были качества, необходимые для свершения революции: упорство, стойкость, выдержка, преданность делу и готовность идти на любые жертвы, проникнуться прогрессивными идеями и овладевать передовыми методами. И к этому надо добавить еще одно качество, хотя его обычно не считают необходимым для революционера или борца за свободу. Я имею в виду такое качество, как терпение.

Украинский поэт Шевченко говорил, что вперед пойдет вольнолюбивый человек, бунтарь и страстотерпец. И великий революционный поэт был прав.

Но, к сожалению, восхищаясь революционным духом, грандиозными, бурными, волнующими событиями, мы часто забываем о менее драматических, об обыденных, повседневных картинах революции. Грандиозные события, сцены в Смольном и штурм Зимнего дворца заслоняют от нас другие картины: как ночью, в ненастную погоду, долгими часами плохо одетые рабочие патрулировали улицы Петрограда, как после июльских событий Ленин скрывался в шалаше и томился в изгнании, а других большевистских руководителей держали в тюрьмах.