Совсем сникших и жалких юнкеров выводили под выкрики: «Провокаторы! Предатели! Убийцы!». В то утро все юнкера уверяли нас, что будут сражаться до последней пули, а последнюю пустят себе в лоб, но не сдадутся большевикам. Теперь же они сдают этим самым большевикам свои винтовки и торжественно обещают никогда больше не поднимать против них оружия. (Жалкие лжецы! Они не сдержат своего слова.)

Последними из арестованных вывели из дворца девушек — солдат женского батальона. Большая часть из них происходила из народа. «Позор! Какой позор! — кричали красногвардейцы. — Женщины-работницы пошли против рабочих!» Не в силах сдержать бурлившее негодование, некоторые хватали девушек за руки, трясли их и ругали.

Это было, пожалуй, все, чему подверглись девушки-солдаты, правда, одна из них, после покончила с собой. На следующий день враждебная пресса распространяла ложь о якобы совершенных зверствах над женским батальоном и о красногвардейских грабежах и погромах во дворце.

Но ничто так не чуждо самой природе рабочего класса, как инстинкт разрушения. Не будь это так, сохранились бы совсем иные воспоминания об утре 8 ноября. Возможно, существовали бы рассказы о том, что месть многострадального народа оставила от восхитительного царского дворца кучу разбитых кирпичей и дымящегося пепла.

Целое столетие стоял этот дворец на берегах Невы, неприветливый и равнодушный. Народ возлагал на него свои самые светлые надежды, но от него исходил лишь мрак. Люди взывали к нему о сострадании, а получали в ответ лишь плеть и кнут, сожженные деревни и ссылки в Сибирь. Зимним утром 1905 года мирное шествие тысяч людей направилось сюда, чтобы просить царя-батюшку выслушать их и устранить несправедливости. Дворец ответил им пулями и шрапнелью, обагрив их кровью снег. Для народных масс это здание олицетворяло собой жестокость и притеснения. Если бы они сровняли его с землей, это было бы всего лишь еще одним проявлением гнева, охватившего поруганный народ, который навсегда уничтожил проклятый символ своих мучений.

Вместо этого народные массы постарались уберечь исторический памятник от каких бы то ни было разрушений.

Керенский поступил наоборот. Ни на минуту не задумавшись, он превратил Зимний дворец в арену схваток, сделав его основным местом деятельности своего кабинета и превратив Зимний в свои апартаменты. Но представители этих разбушевавшихся масс, захвативших дворец, заявили, что он не принадлежит ни им, ни Советам, а является достоянием всех. Советским декретом он был объявлен народным музеем и передан под охрану комитета художников.

Таким образом, события не оправдали еще одного ужасного пророчества. Керенский, Дан и другие выступали против революции, предсказывая страшный разгул преступности и грабежей, проявление самых низменных страстей толпы. Говорили, что стоит голодным и озлобленным массам прийти в движение, как они, подобно обезумевшему стаду, растопчут, сокрушат и разрушат все, что попадется им на пути.

И вот революция пришла. Встречаются, правда, отдельные случаи вандализма, бывает, что богато одетые буржуа возвращаются домой без своих шуб на меху, но это дело рук грабителей, которых революция еще не успела призвать к порядку.

Но несомненно, что первыми плодами революции явились законность и порядок. Никогда еще не было в Петрограде так спокойно, как после перехода его в руки народных масс. На улицах царит непривычная тишина. Разбои и грабежи сошли почти на нет. Бандиты и хулиганы отступили перед железной рукой пролетариата.

И это не просто негативное обуздание — порядок, насаждаемый страхом. Революция порождает особого рода уважение к собственности. В разбитых витринах лежат продовольствие и одежда, отчаянно нуждающимся людям ничего не стоит протянуть руку и взять, что им нужно. Но все лежит нетронутым. Испытываешь что-то особенно трогательное, когда видишь, как голодные люди не берут того, что можно взять. В сдержанности, рожденной революцией, было что-то благоговейное. Революция распространяет свое облагораживающее влияние повсюду. Она добирается до самого глухого захолустья. Крестьяне больше не жгут имений.

И все же истинными защитниками святости права собственности считают себя высшие классы. Странная претензия в конце мировой войны, ответственность за которую несут правящие классы. Это по их указанию города предавались огню, пеплом покрывалась земля, морское дно усеяно кораблями, здание цивилизации разбито вдребезги и даже сейчас готовятся еще более страшные орудия разрушения.

На чем может основываться у буржуазии истинное уважение к собственности? В сущности, сама буржуазия производит мало или ничего не производит. Для привилегированных собственность — это то, что достается благодаря ловкости, счастливой случайности или по наследству. Состояние для них  связано в значительной степени с титулом, коммерцией или ценными бумагами.

Для рабочего же класса собственность — это слезы и кровь, это изнурительный процесс созидания. Рабочие познают ее цену через ноющие мускулы и натруженные спины.

Так поется в песне волжских бурлаков.

То, что людьми создано в муках и труде, они не могут бессмысленно уничтожать, как мать не может убить свое дитя. Тот, кто затратил силу своих мускулов, чтобы сделать вещь, будет больше всех защищать и лелеять ее. Зная ей цену, они понимают, в чем ее святость. Даже неграмотные, серые народные массы останавливаются с почтением перед произведениями искусства. Их смысл доходит до народа смутно. Но в них он видит воплощенный труд. А всякий труд священ.

Социалистическая революция — это настоящий апофеоз права собственности. Последняя облекается новой святостью. Передавая право собственности в руки производителей, революция отдает сохранение богатства в руки их естественных и ревностных стражей — в руки их созидателей. Нет лучшего хранителя, чем сам созидатель.

Советы провозгласили себя правительством 7 ноября. Но одно дело взять власть, другое — удержать ее. Одно дело — издать декреты, другое — провести их в жизнь.

Вскоре Советам навязали ожесточенную борьбу. Получалось, что воевать им придется подорванным военным аппаратом, который выведен из строя офицерским саботажем. Революционному генеральному штабу трудно было распутать создавшийся узел, и он обратился прямо к рабочим.

Они разыскивали запасы бензина и спрятанные автомобили, налаживали работу транспорта. Они собирали орудия и лафеты, раздобывали лошадей для них и формировали артиллерийские отряды. Они реквизировали продовольствие, фураж, запасы Красного Креста, в спешном порядке направляя все это на фронт. Они захватили 10 тысяч винтовок, отправленных Каледину, и роздали их по заводам.

Грохот молотов на заводах сменился твердым шагом марширующих людей. Распоряжения мастеров сменились приказаниями матросов, обучающих неловких новобранцев. По улицам проносятся автомобили, разбрасывая листовки с призывом к оружию.

В приказе Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и Военно-революционного комитета районным Советам рабочих депутатов и фабрично-заводским комитетам говорилось: