Фёдор сам дверь полицейского Уазика за ним закрыл. 

        – Дурак он и есть дурак, что с него возьмёшь, – сокрушенно говорил участковый главному, в кабинете отдела. – Ну, пошёл на бабу, так от ревности, от страсти неразделённой. Вы ж на него посмотрите? А что рассказывает, так бабу убил – крыша и поехала. Надо ж навыдумывал, дьявол, свет. Он с виду, что шкаф, силушка только и есть, а в голове… Дурень парень.

        Главный, монголоидный мужик, щурил и без того узкие глаза.

       – Сейчас от ревности, потом за просто так. Вы, Фёдор Николаевич, понимать должны. В вашем округе такие эксцессы недопустимы. По ревности или нет, а нести ответственность должен. И притом, что за байку он там говорил? Народ баламутит. Ересь несёт. У вас на районе последнее время неспокойно. А тут ещё и такие случаи.

       – Народ-то у нас привычный, вы ж знаете Фархад Шахмудинович…

       – Привычный? – нехорошо усмехнулся монголовидный. – Короче так, Фёдор Николаевич. Сказителя, я вашего, забираю…

       – Так куда ж его? – взвился участковый. – Как так-то, без суда и следствия! 

       Названый Фархадом поднялся и уничтожительно посмотрел на участкового, тот вжался в кресло.

       – Не на том вы положении, милейший. Сказителя забираю. 

       – А разрешение от пятого отдела есть? – совсем тихо спросил участковый.

       Фархад неприязненно посмотрел на Фёдора, сунул руку в карман, вынул бумажку и кинул её на стол.

       – Годится?

       Участковый кивнул, глянул на несколько знакомых печатей и залихватскую подпись, вздохнул.

       – Как же так?

       – А вот так, – холодно сообщил главный, – наша это юрисдикция. И вы, милейший, прекрасно это знаете.

       – А может и демоны ваши? – язвительно поинтересовался Фёдор.

       Монголоидный пожал плечами.

       – Может и наши. Но, то уже не вашего ума дело.

       Участковый вздохнул. Лицо Фархада вдруг расслабилось. Он тоже вздохнул.

       – Не беспокойся ты так за парня своего, Фёдор, – он с интересом посмотрел на сидящего в углу кузнеца. – Разберёмся. А пока посидит в дурке немного, успокоится. 

       В дурке! Значит, кузнеца в психушку везут. Кузьма на прощание, сквозь решётку усмехнулся участковому в лицо, у того щека дёрнулась, болезненно посмотрел на кузнеца и отвернулся.

       А потом мир и понимание для Кузьмы закончилось. На голову накинули чёрный мешок, пахнущий потом и запревшей соломой. Ехали долго, никто в машине не разговаривал, было слышно только тихое дыхание надзирателей.

       – Голову наклони, – беззлобно сказал один, когда Уазик остановился, и в нос, перебивая запах мешка, ударило прошедшим дождём и городом. Двери открылись и Кузьму вывели. Где он? Куда приехали? Куда дальше повели?

       – Ежели чего надобно в дверь стукни, – сказал охранник, стянул с головы кузнеца мешок. Звякнул засов, и Кузьма остался один в камере.

       День или ночь? Ночь или день? В тёплой, но серой одиночной камере, не было, ни окна, ни даже вентиляционной трубы. «Так и свихнуться можно», – тоскливо подумал Кузьма и прилег на покрытым тонким матрасом пологе. Сколько он так лежал было трудно сказать. Казалось время совсем перестало двигаться и замерло на одной минуте, на той самой, когда Кузьму ввели в это самую камору. И тут услышал он свист – тихий, жуткий.

       – Кто тут? – кузнец не был трусом. Но в темной камере, свист? Он поднялся с койки, та слегка скрипнула.

        За стеной громко зевнули и быстро затараторили. Непонятные слова и сам говор чужой до понимания. Кузьма прижался ухом к стене и отчётливо услышал, как за ней кто-то ходит.

       – Эй, ты? – позвал Кузьма.

       В ответ тихий свист и снова нечленоразборчивая речь. Кузьма ещё трижды пытался заговорить с тем, кто сидит за стеной, но всякий раз слышал нечто непонятное и отчасти жутковатое. В конце концов, он вернулся к пологу и прилёг. И даже смог задремать, когда стукнула дверца камеры. Кузьма поднялся и протёр глаза. В полутьме, да спросонья, стоявший в проёме охранник казался расплывчатым, темным пятном.

       – Вставай, – сказал пришедший. – Руки за спину.

       – Экая у вас больничка! – усмехнулся кузнец. – Порядки как на зоне.

       – А ты бывал? – безэмоционально спросил охранник.

       – Судя по сему, нахожусь.

       Охранник хмыкнул, не ответил.

***

       Коридор узкий с тусклыми лампочками. Через каждые четыре двери решётка. Кузьма шёл следом за охранником, с удивлением смотря на то, что называлось душелечебным приёмником. «Здесь души только калечить, – мрачно подумал Кузьма. – А может и не дурка это. А монголоидный сказал это так, чтобы Фёдора успокоить?» Звуки, которые он слышал в палате, теперь слышались из-за каждой двери. «Да какая ж это дурка!» – всё больше сомневался кузнец.

       – Ау-у! – раздалось из-за одной двери и что-то проскрежетало за ней.

       – Кто там? – спросил Кузьма у сопровождающего, но ответа не получил. Так они дальше и прошли в молчании, пока не достигли лифта. Створки были огорожены решёткой, за которой сидел вооружённый охранник.

       – Из тридцать седьмой, – указал на Кузьму сопровождающий.

       Сидящий кивнул, набрал код на двери, решётка открылась, пропуская кузнеца и охранника. На лифте они спустились вниз. Прошли по пустому коридору до широкой двери. Охранник постучал, не дожидаясь ответа, открыл дверь и пропустил внутрь Кузьму.

       Как в дешёвом детективном кино, в лицо сразу ударил яркий свет. Кто-то схватил кузнеца за руки и усадил на жёсткий стул.

       – Доброго дня, Валиев Кузьма Владимирович!

       – День, ночь, вечер! Кто его знает, вокруг стены. Сквозь них не видно, – огрызнулся кузнец.

       – Это и не важно, – сказал собеседник. По голосу Кузьма решил, что говорит с ним мужчина средних лет с небольшим акцентом. – Расскажите, то, что вы видели в доме Марьи.

       – А чего рассказывать? – усмехнулся невидимому собеседнику кузнец. – Не видал я ничего.

       – Вы были в доме Марии, в момент её… гм… смерти…

       – И что от того? – сощурил от света глаза Кузьма, пытаясь увидеть говорившего, – Был, не был. Марья моя мертва. Вот и сказу конец.

       – Вы видели, кто её убил?

       Сквозь свет яркой лампы можно было разглядеть только силуэт. 

       – Ну, ежели и так…

       – Кого вы видели?

       – Никого, – откинулся на спинку стула кузнец, от напряжённого вглядывания, глаза заслезились. – Когда пришёл, она мертва была.

       – Врёте!

       – Даже если и так. Ничего другого не скажу. 

       – Вы видели синий свет? Вы видели то, что он сделал? Когда вы пришли, что происходило с Марией? Что сделал с ней тот, кого вы видели?

       – Ничего я не видел, – смачно и громко выговорил Кузьма.

       Собеседник вздохнул.

       – Вы делаете себе хуже. Расскажите о том, что видели, и мы вас отпустим.

       – Ага, – оскалился кузнец. – Судя по этому месту, путь мне отсюда только в одно место значится. Ногами вперёд, в лучшем случае.

       – Не нагоняйте жути. Вас отпустят, – выдохнул собеседник.

       – Конечно! – кузнец засмеялся так громко, что задрожал свет лампы, направленной ему в лицо. И внезапно Кузьма замолк, сквозь слепящий свет уставился в вырисовывающийся силуэт. – Я ничего не расскажу. Нечего мне вам говорить. Я дурень, но не дурак.

       – Что ж, это ваш выбор. Значит, говорить мы будем в другом месте. Я искренне надеялся, что вы будете сговорчивей. Поверьте, вы не первый, кто его видел, но один из немногих кто смог противостоять.

       – С чего взяли?

       – Мы нашли следы, вы ранили того, кого видели.

       – Ничего я не видел, и никого не мог ранить.

       – Как хотите, мы могли бы попробовать работать вместе.