– А что было делать? У меня ж ее вещи!
– Да… Ты у нас, выходит, мать Тереза и Санта-Клаус в одном лице…
– Галоперидол.
– Что?
– Она сказала, что я – Галоперидол. Вроде того.
– Ну-ну, – хмыкает Генка. – Принцессу Жасмин спас принц Галоперидол! Так и запишем в анамнезе!
Гошка: жертва алкоголя
Она смотрела на меня и двигалась, словно бы в полусне. Наверное, так полагалось, но спросить было уже не у кого: утомленный ночным бдением Генка смотал удочки еще пару часов назад, и звонить ему сейчас, чтобы справиться, как именно должна выглядеть вчерашняя жертва алкоголя, было, по меньшей мере, жестоко – Генка наверняка дрых без задних ног.
Я вполглаза дремал в кресле напротив – на всякий случай, однако под утро усталость взяла свое – я таки вырубился и пропустил момент, когда она окончательно пришла в себя.
Та, которую назвали совершенно нелепым в наших широтах именем Жасмин, что-то с грохотом уронила за стеной – наверное, швабру с отжимом в ванной, за которую я и сам цеплялся через раз. Я не знал – бежать на выручку или просто сделать вид, что еще сплю, ничего не замечаю, и тем самым дать ей освоиться… но тут я вспомнил другой грохот – как ее девчонка, Алиса, прошлой ночью рассыпала в дворницкой ножи, и вскочил как ошпаренный. Хотя Генка обещал, что топиться или резать вены эта полоумная Жасмин сегодня точно не будет, – но выпускать ее из виду мне не хотелось. Только сейчас я наконец по полной заценил парафраз дематериализовавшейся Петровны: «На улице скоко хошь вешайся, а не у меня в квартере»… Бессмертные слова!
Я решительно больше не хотел видеть эту дуру с экзотическим именем… вынимать ее из петли, подтирать блевотину или волноваться, пошла ли ее дочь в школу… хотя сегодня, кажется, была суббота и никому никуда не нужно было идти. И все же, несмотря на выходной, мне захотелось немедленно куда-нибудь смотаться, оставив в одиночестве ту, что бродила сейчас в недрах моего жилища, велев ей захлопнуть за собой дверь, а вернуться ближе к вечеру – когда и ее самой, и ее потрепанного имущества в складках местности уже и дух простынет.
– Доброе утро, – вежливо сказал я. – Давайте я вам кофе сварю?
– Не нужно… я сейчас уйду.
Спина у нее была такая же напряженная, как и голос.
– Спасибо вам… еще раз.
– Не за что, – ответствовал я сухо. – Ваша дочь сегодня ночевала у подруги. Ваш свитер пришлось выбросить.
– Ничего… вернее, спасибо, что вы… что я… Вообще-то я не пью, – выдавила она, по-прежнему стоя спиной ко мне.
– И не вешаетесь по пятницам? Или это был еще четверг?
– Это было… – вспыхнула она, однако сразу же взяла себя в руки, – не совсем правильное решение.
– И по этому поводу вы решили выпить? Потому что подумали и нашли правильное?
– А вы меня вынули из петли, а потом подобрали на улице, чтобы иметь право читать нотации? Это ваше хобби? По пятницам и субботам? Или это поднимает самооценку? Кстати, сколько я вам должна? Доктор на дом… внутривенные вливания… ночная сиделка… персональный психолог, наконец!..
– Я за вами еще и подтирал.
Она запнулась на полуслове.
– Простите, – тихо сказала она. – Я сама не знаю… что на меня нашло… вчера… и позавчера… и пять месяцев назад, когда я просто бросила все и… и уехала…
Глаза у нее были не карие, как я предполагал, а синие. Пронзительно синие. И очень блестящие от набежавших слез.
Жасмин: консультант по контенту, или Два кармана украденной гречки
Я выпрямила спину и чуть не застонала – в поясницу будто вбили железный штырь. Руки тоже сводило, даже ночью я дергала ими, словно повторяя бесконечное: раз – раскрыла, два – подставила пакет, три – заклеила и налепила веселую блямбу – заяц, играющий на гармони, а поперек всего написано: «Супермаркет “Дешевочка!” Ниже цены – веселее жизнь!»
«Дешевочка»… Я закашлялась от пыли, которой в конце смены покрывалось все: волосы, одежда… пыль набивалась в нос, в легкие, в уши… кажется, даже в душу. Сама себе я тоже казалась блеклой и пыльной, как все вокруг: бесконечная подмокшая гречка, залежавшаяся пшенка, перловка с плесенью, макароны с мышиным пометом, который нам же перед фасовкой надлежало и выбирать… словом, та самая «дешевочка». И бесполезно было утешать себя, говоря, что все равно это лучше, чем ничего…
На весах значилось ровно 920 граммов, на пакете – гордый килограмм. «Дешевочка», нанимавшая таких, как я, которым некуда было деваться, вместе со своим хитро подмигивающим зайцем, наяривающим на гармони, обманывала, обвешивала… с миру по горсти, «Дешевочке» – капитал. А мы… нам тоже не с руки, оказывается, жить честно, платить налоги, урезая тем самым свою-дешевочкину долю. Черный нал в конверте – «больше зарплата – веселее жизнь!» в конце недели, а не нравится – пинок под зад и на улицу!
– Эй, заснула?
– Сейчас…
Я протянула руку и снова включила автомат. Плечо и шею резанула острая боль, я охнула, пакет дернулся, гречка посыпалась мимо.
– Девочка ну такая работящая, ну такая работящая, только без рук!
Я стиснула зубы. Уйти отсюда сейчас, накануне зимы?! После того как чудом устроилась на это не самое плохое в мире место, да еще и недалеко от нашего теперешнего дома, всего каких-то пятнадцать минут местным автобусом! До этого я целый месяц вставала затемно, чтобы успеть на маршрутку, потом метро и снова маршрутка… назад – тем же макаром, тратя не меньше четырех часов в оба конца.
Чертов город – огромный, как спрут, обвивающий и высасывающий силы… Я почти рада, что сразу после окончания испытательного срока меня вытурили. Выперли, не выплатив и половины обещанного, – по простой, наработанной рабочей стратегии фирмы. И половина из недоплаченной половины ушла на транспорт. Я снова осознала полную непригодность к чему-либо, кроме того, единственного занятия, которое для меня теперь тоже было потеряно навсегда. Но… одним махом я разделалась и с Городом! – я усмехнулась. Я обманула его. Запутала следы. Затаилась на время, задержала дыхание, сбила погоню…
Я вспомнила, как глупо и значительно я представлялась: «Жасмин, консультант по контенту». Да черт с ним, с этим контентом, в котором я, если честно, ни черта не смыслила! Тут же, где я просто дергаю за рычаг, ни пыжиться, ни разбираться ни в чем не надо – только и требуется, что не сойти с ума от тупой монотонности, утешаясь простой мыслью, что еще неделя – и я смогу купить Лиске зимние сапоги…
– Я тебе в следующий раз еще и карманы повыворачиваю!
Я замерла на ящике, который подставляла из-за своего недостающего роста, и боялась пошевелиться. Р-раз – раскрыла, два – подставила, три – заклеила… Р-раз… два… три… Р-раз… будьте вы все прокляты!.. Два… вчера, перед уходом, я психанула и насыпала полные карманы гречки. Уговаривая себя, что украла куда меньше, чем те, кто выставил весы на дешевочкин килограмм… Сотни, тысячи пакетов в день без восьмидесяти граммов… я же унесла домой от силы триста… Всего триста! Унесла триста граммов гречки – наш с Лиской ужин… и свою совесть.
– Слышь, ты, чудо луганское? Чего молчишь?
– Не трогай ее, Людка…
– А чего мне ее не трогать?
– Она не от хорошей жизни тут стоит. У нее образование консерваторское.
– Ты еще за них заступайся! Вот пусть и стоит как все, и нечего по карманам тырить… Консерваторская! А не нравится – пусть идет прямо по специальности – консервы тягает из фуры на своем горбу, как другие… я вот тоже на скрипочке пиликать училась… целых три месяца!
– А потом что?
– А потом соседкин хахаль взбесился, приперся и сказал, что коты за окном и то лучше орут! И если я не перестану, он купит пузырь валерьянки, обольет нам дом и буду я играть с оркестром!
Они дружно ржут, а я дергаю за рычаг… Раз-два-три… раз-два-три… раз-два-три… ниже цены – веселее жизнь… У меня была веселая жизнь… действительно веселая… нормальное детство… хорошие родители, которые во мне – позднем ребенке – души не чаяли. Раз-два-три… раз-два-три… раз-два-три… если не вслушиваться в разговоры вокруг, не смотреть, то это почти метроном… почти музыка… Музыка, которой у меня больше никогда не будет. Все умерло… умерло!.. как и мои родители, вдруг ушедшие один за другим… Сначала мама, а потом папа, который просто без нее не смог. Мне казалось, что я только сейчас это поняла, а тогда была как слепая и глухая. У меня было свое, застящее весь свет вокруг, и без которого я тоже не мыслила жизни: муж и маленькая Лиска. У меня было свое маленькое счастье и свой большой эгоизм… Когда у тебя такое огромное, такое полное и молодое счастье, тебе и в голову не приходит, что кому-то недостаточно твоих звонков раз в неделю… И разве тогда я могла знать, что такое НАСТОЯЩЕЕ одиночество?!
