С досадой повернувшись, временщик направил на тёмную стену прохода со стороны опочивальни тонкий луч света из потайного фонарика, который и озарил ему тесный, извилистый путь в этом коридоре, проделанном в толще стены.
Различив небольшую скобу, Бирон нажал на неё. Повернулась часть стены, образующая в то же время заднюю стенку большого шкафа, стоящего в дальнем углу опочивальни Анны.
Стенка, пропустив фаворита в пустое пространство шкафа, повернулась на шпиле, управляемая пружиной. Бирон сунул свой фонарик в карман, нащупал внутреннюю скобу дверей шкафа, нажал — и дверь распахнулась.
Шут своим тонким слухом первый услышал шорох за дверью шкафа, прикрывающего потайной ход. Но он, хорошо зная, чья фигура сейчас появится в раскрытых дверях, только постарался лучше укрыться за складками полога от гостя, питающего особенное нерасположение к горбуну.
Бидлоо, увидев неожиданно появившегося герцога, хотя не удивился и не испугался, также зная тайну шкафа, но невольно нервно вздрогнул. Встал и отвесил почтительный поклон подходящему фавориту.
Салтыкова, продолжавшая в полусне машинально бормотать свои россказни, увидя Бирона почти у самой постели, и не задалась вопросом: как он появился здесь. Она вскочила и тяжело проделала обычный придворный реверанс.
Бирон, едва кивнув головою в ответ на поклоны, подошёл поближе к больной и стал прислушиваться к её тяжёлому дыханию. Потом обернулся к Бидлоо и с деланным участием, стараясь придать самое ласковое выражение своему гордому, надменному и грубому лицу, спросил по-немецки:
— Что… устали, любезный наш эскулапус!..
— Ваша высокогерцогская светлость… — начал было самым почтительным тоном опытный царедворец-врач.
— Э!.. Бросьте-ка вы эти величанья. Будем просто людьми! — нетерпеливо дёрнув головой, перебил Бирон. — То, что волнует и меня, и миллионы людей… здоровье нашей государыни — оно сейчас в ваших руках. Так что ж тут нам разводить церемонии… Сидите… И я сяду здесь! — опускаясь у столика и почти силой усаживая врача, продолжал Бирон. — А что книга?.. Пари держу: масонские бредни… Ну, так и есть! — кинув взгляд на заглавие и странные рисунки между текстом, решил герцог из конюхов и с дружественной укоризной покачал головой, глядя на смущённого врача.
— Неизменный мечтатель!.. Ну, а как наша дорогая государыня? — уже с настоящей тревогой быстро задал он вопрос, впиваясь взглядом в невозмутимого голландца. — Хуже… лучше ей?.. Только правду прошу говорить… Сейчас мне необходимо это знать для пользы государства. Понимаете. Говорите правду… хоть бы и самую плохую. Те не слышат! — кивая на Анну и Салтыкову, успокоил он смущённого таким прямым вопросом врача. — Они обе спят… Старуха бормочет что-то спросонок… А государыня, слышите, как дышит тяжело… Мне одному скажите… Больше никому… Что же вы молчите?.. Или… уж слишком дело плохо…
Врач медленно, печально покачал своей облыселой головой с выдавшимися висками.
— Во-о-от как!.. Сколько же может это ещё протянуться?.. Недели две?.. Нет?.. — роняя вдруг голос, срываясь, словно захлёбываясь, испуганный в свою очередь, забормотал Бирон, бледнея до самой шеи, такой красной и вздутой всегда. — Неделя?.. Того меньше! — уловив отрицательное движение, совсем растерянно проговорил он. — Три… четыре дня?.. Даже меньше?.. Сколько же?.. Говорите скорее, скорее, скорее! — совсем грубо ухватив за локоть старика, тормошил его растерянный временщик.
Голос его, хрипло сорвавшись, умолк. Только рука ещё нервно теребила Бидлоо, но и пальцы вдруг застыли, едва тот заговорил медленно и печально:
— Сердце совсем плохое у нашей высокой больной, кое-как я поддерживаю его работу. Сами изволили видеть, ваша светлость: государыня то и дело засыпает… Очень плохой признак. Можно ждать каждую минуту несчастия… особенно если какое-нибудь волнение… Хотя мы всячески стараемся уберечь, как вы сами знаете, ваша светлость!.. Я понимаю: интересы государства требуют известных решений… Придётся волновать больную таким неприятным для неё вопросом… И я ни за что не ручаюсь! — качая головою и разводя руками, в покорном отчаянии проговорил врач. — Ни за день… ни за один час не ручаюсь, ваша светлость!.. Единый Бог может явить здесь своё чудо… Вы видели, ваша светлость, вчера — ночь целая без сна… Такие муки!.. Нынешний тяжёлый день. Надо было успокоить эти ужасные колотия… Если они ещё вернутся… Господи, что мне делать! — с полным отчаянием беззвучно всплеснул руками этот всегда спокойный, сдержанный человек. — Верите, ваше сиятельства, если бы не эта вот микстура… последнее решительное средство… Без него, пожалуй, вчера уж наступил бы конец!.. Сердце плохое!.. Такое плохое — и в сорок пять лет!.. Удивительно: с чего бы это!.. Но вы видели, ваша светлость, я всё, что мог…
— Больше даже, чем могли, мой любезный Бидлоо, гораздо больше! — уже снова овладев собою, покровительственно заговорил фаворит, принимая свой обычный высокомерный вид и тон. — Вы не только врачевали — вы сострадали больной, как ближайший друг. Мы не забудем того, поверьте!.. Бирон вам говорит…
— Ваша высокогерцогская све…
— Теперь ещё маленькая просьба! — перебил излияния польщённого врача временщик. — Там сидят и ждут наши дамы. Они и так измучены… А помощи от них получить ведь невозможно. Так вы и сами ступайте отдохните… я подежурю немного за вас…
— Слушаю, ваша светлость!..
Догадливый старик вскочил с места и быстро двинулся к дверям, но его остановил голос фаворита.
— И… вот ещё… Уверьте там… их всех, что можно пойти отдохнуть… Что тут себя гораздо лучше чувствуют! — негромко, но внушительно наставлял врача герцог, подойдя к нему почти вплотную. — Что… есть надежда на… спасение… Словом, после, в своё время… Когда будет нужно, мы велим пригласить этих бедняжек, не так ли, майн гер!.. А теперь человеколюбие внушает дать им покой… И влить надежду… чтобы души их, столь нежные, не надломились от непрерывной печали… Не так ли! — значительно глядя в глаза умному старику, закончил речь Бирон.
— О, конечно… Я понял… Доброта вашей высокогерцогской светлости равняется…
— Вашему искусству и проницанию людей! — закончил Бирон, не давая договорить Бидлоо. — Идите с Богом! Что надо давать нашей больной, вы говорили… Вот это?.. — тихо спросил он, неслышно подойдя к столику у постели, уставленному лекарствами.
— Вот из этой склянки! — также тихо подтвердил врач. — Каждые полчаса тридцать капель на рюмку воды. Больше не надо… Явится слишком сильное возбуждение — но зато наступает потом упадок сил весьма опасный…
— Каждые полчаса… по тридцать… понимаю. Не забуду. А если спит, вот как сейчас?.. Разбудить и дать?..
— Можно… Если только нужда есть сообщить что-либо её величеству особливо важное. А то государыня принимает питьё почти и не просыпаясь… В полузабытьи — то есть в полусне! — поправился врач, поймав тревожный взгляд фаворита. — Выпьет — и снова задремлет… Если сама не изволит проснуться от чего-либо… Вот и все! — уже пятясь к дверям, закончил Бидлоо, почтительно откланиваясь герцогу. — Я часок-другой прилягу, с разрешения вашей светлости… Кто знает, может быть, и нынче придётся всю ночь!.. Голова и будет у меня посвежее… Простить прошу уж меня, ваша светлость!..
— Ну, оставьте… О чём толковать. Я же вас прошу… И ещё… Вы не думайте, что я забыл вашу просьбу насчёт сына, я хорошо помню… И не это одно готовим мы для вас, любезный Бидлоо… Заслуги, подобные вашим… их надо ценить высоко… — провожая до порога старика и закрывая за ним дверь, ласково говорил ему Бирон. Но едва тот скрылся за дверью, герцог быстро повернулся и двинулся к Салтыковой.
Бидлоо, войдя в покой, смежный с опочивальней, был окружён дамами, сидевшими в нём. Они засыпали тревожными вопросами врача.
Старик буквально повторил им то, что ему приказал Бирон, вежливо откланялся и ушёл. Дамы сгрудились у дверей опочивальни, не решаясь всё-таки уходить.
А там герцог уже разбудил Салтыкову и тихо, но настоятельно заговорил:
