В первый понедельник октября Ивану Васильевичу Крестову крупно повезло с самого утра: он проснулся без будильника. Крестов открыл глаза, понял, что еще не звенело, опустил левую руку, нащупал будильник на полу, сразу щелкнул пипочку вниз и уже потом поднял к глазам – 65–5. Звенеть должно было в 70–0. Везение заключалось в том, что Иван Васильевич не разбудил свою жену, которая не разговаривала с ним уже почти месяц.

«Ё! Это же теперь мне каждый день придётся так вставать. 5 лет каторги и в этом смысле», – подумал он с ощущением тоски прямо в своих серых клеточках, которые Иван Васильевич уважал не меньше, чем Эркюль Пуаро свои.

Крестов, не производя ни малейшего звука, сунул ноги в тапочки, взял в одну руку будильник, в другую коврик для гимнастики и вышел из спальни, притворив за собой дверь. Закрывать полностью было нельзя – кошка Мурлыка терпеть не могла закрытых дверей в квартире и сразу шла царапаться в них с проверкой. А поскольку спала она прямо на своей хозяйке-кормилице-любимице, то если бы Иван Васильевич дверь закрыл, его жену разбудила бы уже их кошка, тотчас соскочив с кровати, громко потребовав открыть дверь, а потом пустившись сопровождать по квартире хозяина, который был её кормильцем-любимцем, только когда хозяйка уезжала в командировки.

Крестов поставил будильник на свой стол в кабинете, бросил коврик на диван в гостиной и после туалета зашел в ванную. Из зеркала на него смотрело не выспавшееся, слегка небритое, довольно унылое лицо 53-летнего прямоносого кучерявого мужика без единой сединки. «И бриться теперь мне каждый день придётся», – продолжал пилить его внутренний зануда.

«Если ты назвался «груздь»,

Полезай теперь в свой кузов.

Посылай подальше грусть,

Отвечай на вызов», —

попробовал подбодрить себя сочинением стишка Иван Васильевич. «Кузов с вызовом рифмуется слабовато», – тут же заметил зануда.

Но Крестов «груздем» назвался не сам: во второе воскресенье сентября его выбрали главой муниципального образования – мэром города Среднеградска. Вот на следующий день Надежда Григорьевна и перестала разговаривать со своим мужем. Она до последнего момента еще надеялась, что не выберут. Но после официального объявления итогов по городскому радио Надина надежда была убита и она замолчала. Потому что «груздем» Крестов назвался сам, согласившись с выдвижением его кандидатуры. Потому что не помогли две недели в мае ежедневных тематических скандалов между ними. Потому что лето для семьи было потеряно и променяно им на избирательную кампанию. Но самое главное – потому что впереди были 5 лет «отапливания космоса». Такое клеймо Надежда Григорьевна уже давно поставила на миссионерские закидоны своего мужа «во благо страны и местного сообщества» за счет интересов семьи. 20 лет назад они уже это всё проходили.

Иван Васильевич побрился, «прокрутил свои чакры» (так домашние называли его утреннюю гимнастику тибетских лам), принял душ, выпил чашку чистой воды, съел порцию овсяной каши, оделся по-осеннему, взял свой портфель доцента и в 82–5 вышел из стандартной советской трехкомнатной квартиры обычного советского панельного шестиподъездного девятиэтажного дома на улицу. Ходьбы до здания городской администрации было ровно полчаса, а за 20 лет скорость своего пешего передвижения Крестов не снизил.

Дождя не было. От в целом гнилой погоды в Среднеградске Иван Васильевич уже почти ничего больше и не требовал. Его, родившегося и выросшего в Сибири, где «зима, так зима, лето так лето», эта стабильная серость-сырость Средней полосы России достала до такой степени, что он уже пару лет как начал исподволь приучать жену к мысли, что после выхода на пенсию надо бы перебраться куда-нибудь в более солнечное место, например, Одессу, или даже в Софию.

Крестов поднял голову к небу и не вслух сказал: «Спасибо». Нет, он был неверующим. Но неверующим только в том смысле, что не ходил в церковь, не постовал, не … ну и т. д. Однако существование неподвластной человеку некоей высшей силы Иван Васильевич признавал и её-то и называл для себя Богом. И с первого сентября, когда он пошел в первый раз в первый класс, в ответственные моменты произносил про себя простейшую молитву, которой его в тот день утром научили набожные тетки, сестры отца. Сейчас он тоже её произнёс.

Путь от дома до городской администрации можно было проложить, в зависимости от погоды, настроения и наличия времени, по-разному: Крестов очень хорошо знал всю территорию Среднеградска – со времён приезда сюда молодым специалистом он исходил её вдоль и поперёк многократно. Но получасовой маршрут пролегал почти по прямой: сначала 4/5 расстояния по улице Энгельса, а остаток – по проспекту Ленина. А поскольку дом Крестова стоял первым на улице Маркса, то такой переход он называл прогулкой по классикам марксизма-ленинизма. Оставалось только выбрать, по какой стороне Энгельса идти. Раз дождя не было, значит, обе были сухими, в смысле «не промочить бы ноги». «Для психологического настроя пойду против течения», – решил Иван Васильевич и перешел на сторону, вдоль которой машины ехали навстречу ему.

Метров через 300 он посмотрел направо вдоль перпендикулярной улицы Циолковского – отсюда была видна площадь, на которой в субботу проходила его инаугурация.

По уставу Среднеградска эта процедура должна проводиться в первую субботу месяца, следующего за месяцем, в котором состоялись выборы, а первый понедельник становился первым рабочим днем избранного. Тогда Крестову тоже крупно повезло – во время инаугурации не было дождя. Это ведь он лично настоял на переносе мероприятия на площадь – раньше всегда использовали самый большой зал в городе. Его отговаривали и пугали именно дождём. Но уже прошло почти три года, как Иван Васильевич, будучи доцентом кафедры государственного и муниципального управления в одном из столичных вузов, показал первый раз студентам документальный фильм, в котором был такой фрагмент: на площади швейцарского городка проходит общее собрание его жителей и решаются важные местные вопросы. Вот с того момента он прямо грезил: и в Среднеградске может быть что-то подобное.

В субботу всё прошло почти так, как хотел Крестов: пришли и выступили все 5 проигравших ему кандидатов (Иван Васильевич лично встречался с каждым и уговаривал-уговорил), пришел и выступил теперь уже бывший мэр, выступили несколько местных партийных лидеров. Все говорили в стиле: несмотря ни на что, мы вместе должны делать наш город лучше. Народу было, конечно, не столько, сколько хотелось – площадь была заполнена примерно на 2/3, но это всё равно явно больше, чем помещается в зале. Никого специально на площадь не затаскивали – для Крестова это было принципиально. Просто дали объявление в газетах, по радио и на телевидении. 1/3 площади Иван Васильевич считал заполненной муниципальными бюджетниками (кто по привычке, кто «на всякий случай – вдруг отмечать будут», кто из любопытства, а кто-то и как граждане города), 1/3 – любопытствующими жителями, а пустую 1/3 списывал на испуг – «вдруг дождь пойдёт».

В общем, прецедент был создан, и дальше появлялся шанс эту площадь сделать постоянным местом собраний и конференций горожан.

Крестов довольно улыбнулся, отвернулся от Циолковского и вернулся к Энгельсу, но почти сразу погрустнел: Надя-то даже на инаугурацию не пришла. И это уже Ивана Васильевича почти пугало.

Около автобусной остановки Крестов чуть не упал, споткнувшись о вдруг выкатившуюся под ноги бутылку из-под пива, свалившуюся с верхушки переполненного мусорного ящика. «Ё!», высказался он. И это уже было не сокращение от «ё-моё», как он всем объяснял часто употребляемую им букву, а тоже сокращение, но явно от другого словосочетания. «Меняются годы и века – не меняются только люди и их проблемы», – мрачно оформил он букву своей мыслью, по привычке стараясь сделать её похожей на афоризм.