Говоря все это, инспектор поглядывал на миссис Вайни, на сестер, на Фрэнсис, но было совершенно очевидно, что обращается он к Лилиане. Теперь он резко подался вперед и уставился на нее в упор:
– Боюсь, вчера вам не хватало ясности в мыслях, миссис Барбер. Иного никто и не ожидал, в таких-то обстоятельствах. Но у вас было время хорошенько подумать, и я должен повторить вопрос, который уже задавал прежде, – на случай, если вы вдруг вспомнили что-нибудь важное. У вас есть предположения, кто мог убить вашего мужа?
Лилиана, по-прежнему смотревшая на него как загипнотизированная, медленно покачала головой:
– Нет.
– Совсем никаких? – настаивал инспектор.
Она отвернулась:
– Нет! Для меня все это совершенно необъяснимо. Дурной сон какой-то!
Инспектор откинулся на спинку кресла с видом человека, неудовлетворенного ответом, но решившего сохранять терпение, просчитать следующие свои ходы, а пока оставить все как есть, – во всяком случае, так показалось Фрэнсис. Или у нее просто шалит воображение? Что он может знать? О чем может догадываться? Он говорил уверенно, даже самодовольно, но в своем изложении дела смешивал действительные факты с домыслами, изредка вплотную приближаясь к правде, а чаще уходя очень далеко от нее. Что же до рассуждений о преступнике, движимом злобой или местью…
Внезапно осознав, что означают эти слова Кемпа, Фрэнсис впервые за последние дни испытала облегчение, ощущавшееся как спад внутричерепного давления. У них с Лилианой не получилось выдать убийство Леонарда за несчастный случай – ладно. Но так ли это страшно? Инспектор может искать своего преступника целую вечность. Нельзя же поймать того, кого не существует…
Оторвавшись от своих мыслей, Фрэнсис обнаружила, что инспектор говорит о дознании. Оно откроется завтра утром, в коронерском суде, но будет не очень долгим, так как дело переквалифицировано в расследование убийства. Он попросит коронера, мистера Самсона, об отсрочке. Но все же они были бы весьма признательны, если бы миссис Барбер – «а также вы, мисс Рэй, и ваша матушка» – присутствовали в суде на случай, если мистер Самсон пожелает их допросить. Он с сожалением вынужден предупредить, что пресса наверняка проявит известный интерес к смерти мистера Барбера, но он очень надеется, что это не причинит им больших беспокойств. Если же газетчики станут слишком уж докучать, миссис Барбер непременно должна дать знать либо ему самому, либо сержанту Хиту, либо одному из констеблей.
– Теперь, когда вы чувствуете себя получше, – сказал он Лилиане, вставая с кресла, – я хотел бы еще разок пройтись с вами по вашим показаниям, а заодно прояснить кое-какие моменты, не вполне нам понятные. Хотелось бы также получить у вас разрешение осмотреть вещи вашего мужа: карманы одежды, к примеру, личные бумаги, шкатулки.
Он выжидательно умолк. Лилиана подняла на него глаза:
– Что, прямо сейчас?
– Да, мы были бы очень вам признательны. Может, нам лучше перейти в другую комнату, чтобы не мешать вашим близким? Ах да, и еще одна просьба, – добавил инспектор, когда Лилиана неуверенно поднялась на ноги. – Боюсь, довольно деликатного свойства. Кажется, я уже упоминал про пальто мистера Барбера? Его обследовали в лаборатории Скотленд-Ярда, и на нем было найдено несколько волос, не принадлежащих мистеру Барберу. Скорее всего, они пристали к пальто обычным путем, но поскольку ваш муж перед самой смертью явно с кем-то боролся, есть вероятность, что один-два из них принадлежат убийце. В интересах следствия хорошо бы установить, какие волосы попали на пальто здесь, в доме. Могу я попросить вас предоставить мне образец ваших волос, миссис Барбер? Пяти-шести штук с расчески или щетки будет достаточно. – Затем он неожиданно перевел взгляд на Фрэнсис. – Могу я попросить вас о том же, мисс Рэй? Все обнаруженные нами волосы либо черные, либо каштановые, так что беспокоить вашу матушку нам нет необходимости.
Фрэнсис не смогла ответить сразу. Вопрос инспектора вызвал волну острых телесных воспоминаний: давление Леонардовых пальцев у нее в подмышках, тяжесть Леонардова трупа, который они с Лилианой тащили через ковер – вот этот самый ковер, с замытыми пятнами крови, все еще различимыми. Она покраснела и почувствовала, как горит щека, о которую терлась щетинистая щека Леонарда.
– Да, конечно, – наконец выдавила она и, опустив голову, вышла из комнаты.
Но в своей спальне Фрэнсис с минуту неподвижно стояла у комода, сжимая щетку в дрожащей руке. Она не хочет этого делать. Они не вправе ничего от нее требовать, верно? Ей пришлось совершить над собой немалое усилие, чтобы вытянуть несколько волосин из спутанного комка, застрявшего в щетине. Когда она отдала волосы сержанту Хиту, поджидавшему на лестничной площадке, у него уже был приготовлен для них конверт, на котором значилось ее имя. При виде надписанного конверта Фрэнсис снова бросило в дрожь.
Едва она вошла обратно в гостиную, все женщины устремили на нее возбужденные взгляды.
– Скотленд-Ярд! – воскликнула миссис Вайни. – Возможно ли поверить в такое, мисс Рэй? Не поразительно ли, как ловко они все складывают одно к другому? Но чтобы рыться в вещах Ленни! Убийство не убийство, а я лично не хотела бы, чтобы кто-нибудь перетряхивал вещи моего мужа, – а ты, Нетта? – Она наклонила голову к плечу и прислушалась. Лилиана отвела инспектора с сержантом в свою спальню, и сейчас оттуда доносились приглушенные голоса. – Впрочем, если так нужно для следствия, ничего не попишешь. Ах, мне прям дурно сделалось от разговоров про мозги бедного Ленни!
Маленькая Вайолет уже вернулась в гостиную, окутанная облаком одеколонного аромата. Плюхнув брыкающегося Сидди на колени его матери, она спросила:
– А что они говорили про мозги дяди Ленни?
Миссис Вайни придала своему лицу скорбное выражение:
– Что у него на мозгах здоровенный синяк.
– Откуда они знают?
– Врачи увидели.
– А как они смогли увидеть?
– Ну…
Вера потянулась за сигаретами:
– Распилили ему череп – а как еще?
Мин взвизгнула. Нетта запротестовала. Девочка округлила глаза от ужаса, смешанного с восторгом:
– Правда, мама? Правда, бабуля? Распилили?
– Нет, конечно! Ничего они не пилили!
– А как же тогда синяк увидели?
– Э-э… Ну, у доктора есть специальный фонарик, полагаю, и он посветил им в ухо дяде Ленни.
Девочка тотчас же бросилась к сумке своей матери, достала оттуда губной карандаш и, назвав оный докторским фонариком, принялась переходить с ним от одной женщины к другой. Нужно вставить фонарик в самое ухо, чтобы увидеть мозги, поясняла Вайолет. Фрэнсис покорно наклонила голову и убрала волосы назад – но при этом она ни на миг не сводила глаз с Веры, которая, предложив всем еще по сигарете, встала с дивана и выбросила окурки из блюдца в камин, на горящие угли, а потом, вместо того чтобы вернуться на свое место, поставила блюдце на каминную полку и принялась озираться по сторонам, словно ища что-то. С колотящимся сердцем Фрэнсис наблюдала, как она возвращается к креслу и заглядывает за него, как медленно идет через комнату, всматриваясь в тень под столом. Теперь ей осталось проверить лишь еще одно место. Вера подошла к дивану, заглянула за спинку и… господи, ну вот! Она засунула мускулистую руку с браслетом в щель между диваном и стеной, извлекла оттуда напольную пепельницу и, удовлетворенно хмыкнув, поставила прямо посреди ковра.
Фрэнсис вперилась в пепельницу широко раскрытыми глазами, на несколько долгих секунд утратившими способность моргать. На круглом мраморном основании, которое она обжигала в углях, темнела подпалина, а всего в дюйме от него она увидела на ковре одно из замытых пятен крови. Фрэнсис снова ощутила болезненную хватку Леонардовых пальцев под мышками, жар щетинистой щеки на своем лице. Ярость, злоба, ужас – все это по-прежнему оставалось здесь, в этой уютной комнате. Неужели никто больше не чувствует?
Однако Нетта, Мин и миссис Вайни возились с ребенком, Вера щелкала дамской зажигалкой, и никто не обращал на пепельницу ни малейшего внимания – кроме Вайолет, которая запрыгала вокруг нее, манерно держа губной карандаш между пальцами. Теперь у нее не докторский фонарик, сообщила она, теперь у нее сигарета; ой, нет, не сигарета, а сигара. И следующие две-три минуты девочка старательно изображала, будто курит: посасывала кончик карандаша и стряхивала воображаемый пепел в псевдобронзовую чашу.
