– Но если даже предположить… Где мы будем жить? Если я замужняя женщина, ушедшая от мужа… все будут обо мне самого дурного мнения. Остаться здесь с твоей матерью мы не сможем. Она не потерпит меня в доме, ты знаешь.

– Ну, мы сразу начнем искать комнаты. А мать возьмет побольше постояльцев. Об этом я тоже подумала. Она не сможет вечно жить на дивиденды, уменьшающиеся год от года. Если постояльцев прибавится, у нее появится какой-никакой доход – вполне достаточный, чтобы нанять домработницу вместо меня.

– Но ты же не сможешь вот так ее оставить, правда?

Фрэнсис заколебалась. Действительно, сможет ли она? Но какая у нее альтернатива? Сживаться со своей ролью еще старательнее, еще безропотнее, еще позорнее?

Она снова сжала руки Лилианы в своих:

– Я сделаю это – ради тебя.

На глаза у Лилианы опять навернулись слезы. Она резко отстранилась:

– Ах, Фрэнсис…

– Не плачь. Почему ты плачешь?

– Потому что это все слишком сложно. И слишком многих касается. Чувства Лена меня больше не волнуют, но он будет в бешенстве. И станет меня преследовать, я точно знаю.

– А станет ли? Разве он не так же несчастен в браке, как ты?

– Дело не в том, чего он хочет, а в том, как это будет выглядеть. Для Лена всегда было страшно важно, что скажут его родственники, друзья, сослуживцы. Он хочет сделать карьеру, а развод, хоть и не судебный, сильно ему повредит. И потом, что скажут мои родственники?

– Возможно, что хотят, чтобы ты была счастлива.

– Твоя мать такого не скажет. Так почему моя должна? Потому что она из Уолворта и придает меньше значения подобным вещам? Ты же знаешь, чтó о нас станут думать люди.

– Ну, далеко не все.

– Да все, все, ты сама знаешь! Все люди страшно ограниченные, страшно заурядные, страшно…

– Нет, таких единицы. Но остальные… разве ты не понимаешь? Все остальные становятся ограниченными и заурядными, только когда начинают жить во лжи. Мне лично до смерти надоело врать самой себе. Я жила так многие годы. С Кристиной у меня был шанс любить и быть любимой, но я от него отказалась. Тогда это представлялось мне смелым поступком. Но то была никакая не смелость. А самая настоящая трусость. С тобой я трусить не стану. И тебе не позволю. Но ты гораздо смелее, чем думаешь. Иначе ты бы не прошла через кухню и не поцеловала меня тогда, после вечеринки у Нетты. Ты бы не сказала: «Отвези меня домой». Ты бы не вытащила осиновый кол из моего сердца. Помнишь тот момент?

Лилиана взглянула на нее, но ничего не ответила.

– Помнишь? – настойчиво повторила Фрэнсис. – Ты вытащила кол, и все изменилось. А ты ведешь себя так, будто можешь каким-то образом втиснуть эту перемену в свою привычную жизнь. Но ты не можешь, Лилиана. Слишком уж она велика, произошедшая перемена.

– Ты постоянно говоришь это, – сказала Лилиана. – Но разве ты не понимаешь? Дело именно в том, что она слишком велика. Послушаться тебя – значит изменить все, что я сама знала и думала о себе, и все, что знают и думают обо мне другие люди, – изменить вообще все.

– Да, конечно. Но разве это не замечательно – взять и измениться? Иначе все теряет смысл. Ну ради чего было стоически переживать войну и прочие трудности, если два человека, любящих друг друга, не могут быть вместе? И еще… ты должна кое-что пообещать мне, насчет Леонарда. Что отныне ты откажешься спать с ним.

Лилиана отвернулась.

– Господи, все так глупо! Так абсурдно! Я ведь даже не хочу Лена. Он мне противен. Лучше бы он… умер, честное слово!

– В таком случае все очень просто, – сказала Фрэнсис. – Вот, смотри.

Она взяла левую руку Лилианы и осторожно, но решительно начала стягивать с безымянного пальца кольца, помолвочное и обручальное. В первый момент Лилиана, чисто машинально, сделала слабую попытку высвободить руку, но дальше уже не сопротивлялась, а лишь смотрела, зачарованно и печально, как кольца слегка застревают на костяшке и потом быстро соскальзывают прочь.

– Видишь, как просто? – спросила Фрэнсис, убрав кольца с глаз долой и нежно поглаживая большим пальцем белую полоску кожи, оставшуюся от них. – Твоя рука в моей, и между ними ничего. Проще простого, так ведь?

Лилиана ответила не сразу. Она откинула голову на подушку и закрыла глаза. А когда заговорила, голос ее звучал безжизненно, будто она наконец сдалась, смирилась с неизбежным.

Сказала же она следующее:

– Нет, все совсем-совсем не просто.

Фрэнсис пристально вгляделась в ее усталое замкнутое лицо:

– Ты о чем?

Лилиана открыла глаза:

– Только пожалуйста, Фрэнсис, не сердись.

– Ты… ты выбираешь Леонарда?

– Нет, не это.

– Тогда что?

Лицо Лилианы приняло странное виноватое выражение.

– Даже не знаю, как тебе сказать. Кое-что произошло. Это ничего не меняет, если все, что ты говорила, правда. Но это сильно усложняет дело.

– Да о чем ты? Что случилось?

– Пожалуйста, не вини меня. Я не виновата. Но… ах, Фрэнсис, мне кажется… я практически уверена… что забеременела.

Фрэнсис ожидала всего чего угодно, только не этого и даже не сразу поняла смысл сказанного.

За последние несколько минут свет дня померк. Теперь она услышала шум дождя, внезапного ливня, бурно забарабанившего по плоской свинцовой крыше судомойни внизу, прямо под окном. Чуть погодя ливень ослабел, забарабанил мягче и тише. Фрэнсис прикрыла глаза тыльной стороной ладони.

– Мне страшно жаль, – пролепетала Лилиана.

– То есть ты уверена?

– Да, Фрэнсис. Уже почти месяц.

– Может, обычная задержка?

– У меня не бывает задержек, ты знаешь. И я чувствую себя… ну, по-другому.

– По-другому – это как?

– Не знаю. Усталой. Просто по-другому.

Фрэнсис отняла руку от лица и внимательно всмотрелась в Лилиану. Да, она действительно выглядела по-другому. Она выглядела по-другому с самого своего возвращения из отпуска… а возможно, еще и перед отъездом. Она неуловимо изменилась физически.

– О господи. Не могу поверить.

– Мне страшно жаль, – беспомощно повторила Лилиана.

– Но когда это случилось? И как такое могло случиться? Я думала, вы с Леонардом… – Фрэнсис ни разу прежде не заводила разговора на эту тему, ибо не желала знать никаких подробностей. – Я думала, вы как-то… ну…

– Да, мы предохраняемся. Всегда предохранялись. Но была одна ночь… он забыл об осторожности.

– Осторожности?

– Ты понимаешь, о чем я. Он всегда… выходит из меня перед тем, как кончить, а потом я… ну, сама довожу его до разрядки. Мы всегда так делали, и все было нормально, более или менее. Но в тот раз он остался во мне. Сказал, так случайно получилось. Не знаю, случайно или нет. Но я поняла в ту же ночь. Что забеременела, я имею в виду. Что зачала.

– Почему ты мне сразу не сказала?

Лицо Лилианы приняло совершенно несчастное выражение.

– Я хотела убедиться. Не хотела понапрасну тебя тревожить. Надеялась, что все как-то рассосется. Такое уже пару раз случалось. И потом, в глубине души я, наверное, просто не хотела думать обо всем этом… Ты на меня сердишься?

Фрэнсис снова закрыла глаза:

– Нет, не сержусь. Сама не понимаю, что чувствую.

– Я вся извелась от дурных мыслей.

– Надо было сразу сказать мне.

– Но ведь ты же не откажешься от всего, что сейчас говорила? Не возьмешь свои слова обратно?

– Обратно? Нет, конечно. Только какой теперь смысл в моих словах? – Лишь сейчас Фрэнсис окончательно осознала случившееся. Боже, какое чудовищное разочарование! – Строить планы на будущее нам теперь не имеет смысла. Ребенок привяжет тебя к нему навсегда.

– Нет! Не говори так!

– Разве я не права?

– Нет! – Лилиана порывисто села и сжала плечо Фрэнсис. – Это ничего не меняет для нас с тобой – просто все усложняет. Я не собираюсь с тобой расставаться.

– Усложняет? Это очень мягко выражаясь! Думаешь, у нас что-то получится? С твоей-то беременностью? Думаешь, он нам позволит? На стороне Леонарда будет закон. На стороне Леонарда будет решительно все!