Литмир - Электронная Библиотека

– Но так же не должно быть? Чтобы было настолько плохо? Ты выглядишь ужасно, Лилиана!

Лилиана медленно перекатила голову по подушке, отворачиваясь от Фрэнсис:

– Не смотри на меня.

– Да я не об этом. Просто ты бледная как смерть.

– Схватки одни послабее, другие посильнее. Эта была сильная, вот и все. – Неловко поерзав, она приподняла одно бедро и запустила руку глубоко под юбку. – Кровь так и льется. Я боюсь запачкать диван. Там есть что-нибудь, а?

Фрэнсис посмотрела:

– Нет, ничего.

– Я уже три прокладки насквозь промочила, сжигаю их в камине. Но это пока еще обычная кровь, а не то, что надо. Когда выходит зародыш – сразу чувствуешь. Он еще не вышел. А пока он не выйдет, все бесполезно.

В голосе Лилианы теперь слышались новые, раздраженные нотки, и в глазах появился неестественный стеклянный блеск. Уж не жар ли у нее? Фрэнсис положила ладонь на ее влажный лоб, но лоб был холодный, просто ледяной. Это хорошо или плохо? Она не знала. Не знала! Сознание собственной беспомощности повергло ее в отчаяние. Как она допустила такое? О чем, вообще, думала? Почему позволила Лилиане совершить такой безрассудный, безумный шаг?…

Лилиана снова вся напряглась от накатывающей боли и заерзала ногами под пледом.

– Ох, опять начинается…

– Скажи, чем я могу помочь?

– Держи меня за руку.

– Наверняка же есть какое-то средство, от которого полегчает?

Но Лилиана не слушала. Глаза у нее были зажмурены, лицо судорожно исказилось.

– Ох… этот раз хуже, чем все прошлые! Ох, Фрэнсис! О-о-ох!..

Она скорчилась от боли и стиснула пальцы Фрэнсис, до хруста их выворачивая.

Фрэнсис не могла больше сидеть, ничего не делая. Высвободив руку, она бросилась в свою спальню и лихорадочно порылась в прикроватной тумбочке в поисках аспирина. Но нашла только микстуру из каолина и морфия. Она посмотрела коричневую бутылочку на свет: плотный известковый осадок внизу, а над ним – один-два дюйма жидкости. Жидкость – это более или менее чистый морфий, подумала Фрэнсис. Все-таки лучше, чем ничего, верно? Она сбегала в кухоньку за ложкой и вернулась в гостиную. Лилиана по-прежнему лежала скрючившись, с мокрыми от слез щеками. Она даже не спросила, что за лекарство такое. Выпила три ложки, как послушный ребенок, а потом откинулась на подушки и крепко закрыла глаза.

Должно быть, морфий облегчил боль: вскоре лицевые мышцы у нее расслабились. Она приоткрыла губы и глубоко, прерывисто вздохнула.

Фрэнсис подумала о матери, спокойно пишущей письма внизу. Если бы она знала, что здесь происходит, если бы знала, что сделала Лилиана…

Лилиана открыла глаза:

– Это ужасно, Фрэнсис. Ступай вниз.

– Я не могу.

– А я настаиваю. Тебя мать вот-вот хватится. Вам скоро чай пить пора.

Она права, осознала Фрэнсис. Уже почти половина пятого. Но мысль о том, чтобы спуститься в кухню, поставить чашки на блюдца, положить хлеб с маслом на тарелку, казалась просто… ну просто дикой!

– Я не могу оставить тебя одну.

– Ничего страшного со мной не случится. Честное слово! А потом… потом тебе никогда уже больше не придется оставлять меня одну. Когда мы с тобой будем вместе то есть. Тогда мы будем сами себе хозяйки, правда ведь? Но я не хочу, чтобы твоя мать почуяла неладное, рассказала Лену, а он начал задаваться всякими вопросами. Пожалуйста, Фрэнсис. Еще каких-нибудь два-три часа.

В ее голосе опять звучало раздражение, но взгляд теперь был заметно яснее, чем раньше. Мучительно колеблясь, Фрэнсис поцеловала Лилиану, вышла из комнаты и спустилась вниз. Она приготовила чай и сидела в гостиной, кое-как умудряясь поддерживать с матерью беседу о погоде, о саде – и еще бог знает о чем. Уже через секунду после каждой своей реплики она напрочь забывала, что, собственно, сказала.

В шесть Фрэнсис даже начала готовить пирог к ужину. Она слышала, как мать копошится в своей комнате, собираясь в гости, и мысленно подгоняла ее: ну давай же, пошевеливайся. Она то и дело смотрела на часы и взглядом торопила стрелки. Пасмурный день сменился пасмурными прохладными сумерками, и мать, конечно же, хотела бы, чтобы Фрэнсис проводила ее до дома миссис Плейфер: после нападения на Леонарда она немножко опасалась ходить вечером по улице одна. Но когда Фрэнсис провожала мать к миссис Плейфер на прошлой неделе, ее затащили в дом и задержали пустыми разговорами на добрых полчаса. А сейчас она боялась надолго оставлять Лилиану без присмотра. Поэтому, когда мать возникла в дверях кухни, Фрэнсис принялась месить тесто с удвоенной энергией.

Мать нерешительно постояла в дверном проеме, наблюдая за ней:

– Может, все-таки вместе пойдем?

Фрэнсис показала свои перепачканные мукóй руки:

– Я уже вожусь с тестом, видишь? Вдобавок я нарушу вашу рассадку за карточными столиками, если появлюсь в последнюю минуту.

– А… ну да, пожалуй.

Мать была явно разочарована. Но ничего поделать. Сегодня и впрямь не получится. Ладно, как-нибудь в другой раз. Она еще немного потопталась на месте, но наконец застегнула пальто и попрощалась. Вот ее шаги простучали через холл… вот хлопнула передняя дверь.

Потом все до странного напомнило первые, лихорадочные дни их с Лилианой любви. Фрэнсис стряхнула напряжение момента, одновременно стряхивая муку с рук, сорвала с себя фартук, ринулась к лестнице, побежала вверх по ступенькам… и вся вздрогнула от страха, увидев Лилиану, которая перегибалась через перила лестничной площадки, обеими руками вцепившись в поручень.

– Что, твоя мать ушла? Мне нужно в туалет!

Фрэнсис, еле оправившись от неожиданности, кинулась к ней:

– На улице холодно! Давай в горшок!

Но Лилиана уже спускалась по ступенькам.

– Мне очень нужно, Фрэнсис! Срочно!

Она двигалась торопливо, но очень скованно – в любых других обстоятельствах это выглядело бы забавным, как кривляния дешевого комедианта, который нелепо семенит со сдвинутыми коленями, всем своим видом показывая, что вот-вот обмочится. Фрэнсис похолодела от ужаса, на нее глядя, и трясущейся рукой подхватила под локоть – помогла сойти вниз, провела по коридору и через кухню. Она задержалась у двери, чтобы зажечь фонарь, но Лилиана ждать не стала, а поспешила мелкими, частыми шажками через полутемный двор к уборной.

Дверь она оставила открытой, и ко времени, когда Фрэнсис подбежала, Лилиана сидела на стульчаке, выпростав ноги из-под задранной юбки, нагнувшись вперед, словно в корчах, с окровавленной прокладкой в руке. При виде Фрэнсис, однако, она сделала слабый отгоняющий жест:

– Ох, Фрэнсис, не подходи! Не хочу, чтобы ты это видела. Оставь здесь фонарь и выйди. Ох!.. Ох-х… твою мать!

Ругательство ошеломило Фрэнсис, поскольку Лилиана еще ни разу при ней не материлась, но одновременно и приободрило: взрыв гнева, а не отчаяния, свидетельствующий о лопнувшем терпении, о переломном моменте дня. Она беспрекословно поставила фонарь на пол и вышла наружу. Вскоре послышалось шуршание туалетной бумаги, за которым последовал шум сливного бачка. Минута тишины – и снова шуршание бумаги, бесконечно долгое, затем опять шум бачка.

Еще через минуту из уборной появилась Лилиана, с фонарем в руке. Ее лицо, резко освещенное снизу, казалось мертвенно-бледным. Там осталась кровь, сказала она: не удалось смыть до конца. Но в остальном все в порядке. Все благополучно закончилось. Однако зубы у нее стучали. Фрэнсис отвела Лилиану в дом, удостоверилась, что она в состоянии сама подняться по лестнице, а потом вернулась в туалет и опасливо заглянула в унитаз. Фаянсовый ободок был измазан красным, но жидкость на дне была бурой, как черная патока. Фрэнсис пошуровала в унитазе туалетным ершиком, протерла ободок и внутренние стенки туалетной бумагой, дернула за цепочку сливного бачка. Когда она проделала то же самое еще два раза, вода на дне стала прозрачной.

Лилиана снова полулежала на диване в гостиной, дрожа всем телом, с прилипшими к щекам прядями волос, влажными то ли от пота, то ли от сырого вечернего воздуха. Фрэнсис подоткнула под ней плед, стянула с нее туфли и принялась растирать пальцы рук и ног, на ощупь похожие на жесткие белые корешки. Грелка уже остывала. Фрэнсис побежала поставить чайник, чтобы сменить в ней воду. Никакой приготовленной пищи на кухне не было – Лилиана за весь день не съела ни крошки. Фрэнсис отыскала банку мясного экстракта, развела ложку его в кипятке и отнесла бульон в гостиную, вместе с куском черствого хлеба. При виде еды Лилиана скривилась и отвернулась, но в конце концов уступила уговорам и через силу выпила всю чашку. После этого дрожь у нее начала утихать, щеки слабо порозовели. И теперь она выглядела не такой встревоженной и раздраженной.

71
{"b":"624720","o":1}