Его усы чуть вздрагивали, когда он говорил, и при виде его влажных розовых губ во Фрэнсис слабо всколыхнулось вчерашнее темное возбуждение – словно она нашла бутылку с остатками джина и осушила единым махом. Ну нет, это уже чересчур! Да, действительно хорошо посидели, согласилась она, но довольно сухим тоном. Потом отложила коробку в сторону, не открывая, и вернулась к работе, от которой ее отвлек Леонард: стала резать репчатый лук. Леонард с минуту топтался у стола в надежде, что Фрэнсис скажет еще что-нибудь. Так ничего и не дождавшись, он тихонько выскользнул в открытую заднюю дверь.

Посетив туалет, Леонард в дом не вернулся. Фрэнсис глянула в окно – он медленно брел через двор, руки в брюки. Немного погодя она снова глянула – теперь он остановился посреди лужайки, неторопливо закурил и бросил спичку в кусты. Потом принялся расхаживать между клумбами, время от времени наклоняясь и отщипывая увядшие цветки роз. Он все время держался к ней спиной, и Фрэнсис, стоявшая с ножом в руке, вдруг заметила, какие у него узкие бедра и плечи. Внезапно Леонард, неприкаянно бродящий в саду, показался ей беззащитным и одиноким. Она подумала про ребенка, которого потеряла Лилиана. Ведь это был и его ребенок тоже. Вспомнила, как лихорадочно он вчера подстегивал игру, словно чего-то хотел от нее, от своей жены, от Фрэнсис, от всего вечера, и был полон решимости хлестать и хлестать кнутом, пока все не выдохнутся, не сломаются.

«Да он так же несчастен, как каждая из нас», – осознала Фрэнсис.

Или нет? Докурив сигарету, Леонард наконец возвратился, и то, что ей открылось в нем минуту назад, снова бесследно исчезло. Он выглядел оживленным, и кончики его усов весело вздергивались. Он заметил газонокосилку в углу сада, сообщил Леонард. Механизм у нее заело намертво, но, возможно, он сумеет его запустить. Он посмотрит позже вечером, если Фрэнсис с матерью не возражают.

Да ради бога, сказала Фрэнсис. Леонард поднялся наверх, чтобы поужинать, а незадолго до восьми спустился в сад, уже без пиджака и галстука, в одной рубашке с закатанными чуть ли не до подмышек рукавами.

На сей раз с ним была Лилиана: сидела на скамейке под липой и наблюдала, как муж расстелил на земле кусок клеенки и принялся разбирать газонокосилку. Когда руки Леонарда стали слишком грязными, чтобы закурить самому, она достала пачку у него из кармана и прикурила для него сигарету. Фрэнсис видела все это из окна гостиной, пока мать таскала одну за другой конфеты из коробки с балериной.

– Неужели ты не съешь хоть штучку? Когда мистер Барбер так для нас расстарался? Я чувствую себя страшной обжорой, уплетая все в одиночку!

Нет, ей совсем не хочется конфет.

Фрэнсис никак было не сосредоточиться на штопке белья. Она могла думать только о сидящей там, в саду, Лилиане, в белой блузке с тронутыми фиолетовым манжетами и воротником.

Но… или она все просто воображает? Фрэнсис не покидало ощущение, что Лилиана тоже сейчас думает о ней. Она ни разу не взглянула в сторону дома: внимательно смотрела, как Леонард орудует гаечными ключами, и поощрительно кивала, когда он показывал ей разные детали механизма – шестеренки, лезвия и бог знает что еще. Но и кивая, и негромко говоря что-то, и даже прикуривая сигарету для мужа, частью своего существа Лилиана тянулась к Фрэнсис, точно длинная-длинная тень, отброшенная закатным солнцем. Фрэнсис была уверена в этом.

На выходных они с ней виделись лишь мельком, а когда встретились в понедельник – ни словом не упомянули ни об откровенностях, которыми обменялись в спальне Фрэнсис, ни о наэлектризованной, двусмысленной сцене, произошедшей напоследок. Они вообще ни о чем серьезном не говорили – так, о хозяйственных делах, счетах из прачечной. Но весь остаток дня по дому разносился стрекот педальной швейной машины, а на следующее утро, когда Фрэнсис снимала постельное белье с кровати, в дверях спальни возникла Лилиана.

– Твое платье готово, Фрэнсис, – застенчиво сказала она.

– Мое платье?

– Для субботней вечеринки у Нетты. Ты что, забыла?

Фрэнсис не забыла. Но примерка платья, стрижка волос – все это, казалось, происходило в далеком прошлом, в какой-то другой жизни, более простой и понятной.

Бросив постельное белье, Фрэнсис направилась к двери – и изумленно ахнула, когда Лилиана выставила перед собой платье, висящее на плечиках. Платье разительно преобразилось, перешитое под модный свободный фасон с заниженной талией. Лилиана выстирала его и тщательно отгладила, полностью устранив запах затхлости. Вдобавок она заменила старые кожаные шнурки на серебристые бархатные тесемки и оторочила серебристой же атласной лентой ворот и подол.

Фрэнсис приподняла рукав:

– Очень красиво…

– Правда?

– Даже подумать страшно, сколько времени ты на него потратила.

– Всего ничего на самом деле. И я нашла подходящую к нему сумочку – вот. – Она показала нарядную сумочку из серого плюша. – И еще эту шляпу. Как тебе? – Шляпа была широкополая, розового цвета. – Тулья у нее мягкая, укладку не испортит. Я подумала, что могла бы снова тебя завить… хочешь?

Фрэнсис повертела шляпу в руках, потом подошла к зеркалу и примерила. Цвет ей шел, фасон красил. Когда она сняла шляпу, в волосах у нее остался слабый запах Лилианиных духов. Аккуратно положив шляпу на комод, Фрэнсис сказала:

– Я решила, ты передумала насчет вечеринки. Ты давно о ней не упоминала, и у меня сложилось впечатление… Ты действительно все еще хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– А ты что, не хочешь?

– Нет, я с удовольствием. Но что насчет Леонарда? Он не будет возражать, если ты пойдешь со мной, а не с ним?

Лилиана вздернула подбородок и покраснела:

– С чего бы ему возражать? У него все мысли заняты предстоящей пирушкой с сослуживцами. И он будет только рад отвертеться от встречи с моей семьей. Там соберется только моя родня – я уже говорила, да? И дом у Нетты… прямо скажем, не роскошный. Он тебе страшно не понравится.

– Все мне понравится.

– Если не понравится, я не стану тебя винить.

– Уверяю тебя, Лилиана, мне все понравится, – повторила Фрэнсис.

Она имела в виду: мне все понравится, если ты будешь рядом. Пару недель назад она, наверное, произнесла бы эти слова вслух. А Лилиана, наверное, мило кивнула бы, принимая от нее очередной странный комплимент. Сейчас Фрэнсис не сказала бы ничего подобного и за пятьдесят фунтов. Даже за пятьсот не сказала бы.

Но, видимо, Лилиана каким-то образом услышала непроизнесенные слова. Она вдруг заметно смешалась, повесила плечики с платьем на дверь и после неловкой паузы решительно направилась обратно в свою комнату.

Неловкость между ними сохранялась и в последующие дни. Вытащив кол из сердца Фрэнсис, Лилиана, похоже, высвободила какой-то скрытый потенциал, какую-то новую энергию отношений. Случайно встречаясь взглядами через открытую дверь, обе заливались краской. Когда приходилось разминуться на лестнице, они словно бы становились вдвое шире обычных своих размеров и не знали, куда девать свои руки, груди, бедра. Когда останавливались поболтать, обеих охватывала нервная дрожь. Однако, едва расставшись, они опять где-нибудь сталкивались. Казалось, между ними протянулась незримая нить, которая неумолимо притягивала их друг к другу.

Иного рода незримая нить влекла обеих вперед, к субботней вечеринке. Предстоящее мероприятие постепенно обрело для Фрэнсис невероятную значимость, какую-то магическую притягательность. Она постоянно о нем думала, но всякий раз, когда заходил разговор о нем, становилась отчаянной лгуньей и притворно зевала. Перед Кристиной, например, она обратила все в шутку. Ха-ха! Игры и развлечения с родичами Лил! Небось придется играть в жмурки и в «прицепи хвост ослу»! С матерью она говорила о вечеринке нарочито небрежно. Ну хоть ехать недалеко, слава богу. Со стороны Лилианы было очень мило пригласить ее, и отказать просто неудобно. С Леонардом же…

Но Леонард не дал ей и слова сказать. Он недоверчиво вытаращил глаза: