Капитан Суриков пришел в управление в 9:00 и с первых же минут почуял что-то неладное. Вместо праздничной энергичной суеты и бестолковщины в управлении царила атмосфера какого-то глухого ожидания. Молчали телефоны, никто ни на кого не кричал, не вызывал с докладом, не носился с бумагами по коридорам. Наоборот, сотрудники сидели тихо на своих местах, стараясь не смотреть друг на друга, или, собравшись маленькими группами, о чем-то осторожно перешептывались.

Как и в каждом здоровом советском учреждении, в управлении имели место свои интриги. Сотрудников управления (конечно, весьма грубо и приблизительно) можно было разделить на две группы – на «старых» и «новых». «Старые» – кадровые чекисты, связавшие свою судьбу с ГБ еще с юных лет. «Новые» – люди, призванные в органы на укрепление из различных советских учреждений, главным образом из комсомола. Начальник управления, бывший секретарь обкома комсомола, был, естественно, человеком «новым». Оба его зама – полковник Белоручкин и полковник Белоконев – служаки старой закалки. Старые кадры считали «новых» выскочками и малопригодными к профессиональной работе. Новое пополнение, в свою очередь, скептически относилось к старым кадрам, обвиняя «стариков» в компрометации славного имени ЧК и в неспособности проявлять гибкость. Обе группы скрыто и подспудно конфликтовали друг с другом, но человеку, не разбиравшемуся в этих тонкостях, могло показаться, что в управлении – тишь, да гладь, да Божья благодать. Однако капитан Суриков, несмотря на свою сравнительную молодость, не был новичком в органах, и ему сразу бросилось в глаза, что «старики» о чем-то пронюхали и держат это в тайне.

Лейтенант Потапов, человек из «новых», успел шепнуть Сурикову, что полковник Белоручкин ночью вызвал «разгонку», заезжал в управление, вскрыл сейф в отделе кадров и с папкой личных дел отбыл на Объект. Кому и зачем могли потребоваться личные дела, да еще в середине ночи?

– Может, нашего снимают? – тихонько, одними губами спросил Суриков, подразумевая под «нашим» начальника управления.

Лейтенант Потапов покосился на соседний стол, за которым бритый наголо подполковник Титов сосредоточенно и вдумчиво изучал листок отрывного календаря, пожал плечами и громким безразличным голосом ответил:

– Начальство утром должно встречать первого секретаря обкома, а пока в управлении за главного – полковник Белоконев.

Тут позвали всех срочно в зал, и полковник Белоконев объявил, что он сам, к сожалению, заболел, у него бюллетень, но поступило указание (полковник надолго закашлялся), чтобы управление немедленно выделило людей для поездки в колхоз «Заветы Ильича» – копать картошку. Полковник добавил, что это, так сказать, поездка добровольная, однако область в прорыве, план по заготовкам картофеля срывается, и если найдутся желающие, то автобусы ждут у подъезда.

Капитан Суриков не верил своим ушам. Ну, стало привычным делом, когда посылают копать картошку студентов, служащих, инженеров, ну там кандидатов наук, профессоров и прочих дармоедов, а тут на картошку бросали Комитет госбезопасности! А это ни в какие ворота не лезло… И уж совсем удивился Суриков, когда больше половины сотрудников тут же, с нескрываемой радостью, вызвались ехать. Уезжали не только старые кадры – к ним присоединилась и часть из «новых».

Добровольцев как ветром сдуло.

В отделе подполковник Титов лихорадочно напяливал пальто.

– Игорь Яковлевич? – изумился Суриков. – Вы же сегодня дежурный!

– Голубчик, – хихикнул подполковник Титов, – меня подменил лейтенант Потапов. Душа-человек!

В окно Суриков наблюдал, как подполковник Титов вскочил в последний автобус. Автобусы скрылись за поворотом.

– Поехали месить грязь, за пятьдесят километров, даже не переодевшись! – растерянно пробормотал Суриков. – Не понимаю!..

– А чего тут понимать! – ответил лейтенант Потапов, нервно барабаня пальцами по стеклу. – Теперь до возвращения начальства ты, Анатолий Николаевич, у нас самый главный в управлении.

Капитан Суриков присвистнул и расстегнул на рубашке под галстуком верхнюю пуговицу. Потом поднял телефонную трубку.

В десять часов утра радио на аэровокзале объявило: «Внимание, граждане пассажиры, посадка на самолеты, вылетающие рейсами 722 и 568, задерживается на тридцать минут». Взволнованные пассажиры бросились к справочному бюро, но миловидная девушка, еще минуту до этого восседавшая за стойкой, вдруг куда-то исчезла. Толпа, сгрудившаяся у справочного бюро, гадала, что произошло: «Нелетная погода или самолеты поломались?» Девушка не появлялась, и ожидающим поневоле приходилось перечитывать рекламные плакаты с видами курортов Кавказа, Крыма и с призывами «Экономить время – пользоваться услугами “Аэрофлота”».

А на летное поле одна за другой въезжали черные «Волги», останавливаясь чуть поодаль «Чайки», шофер которой почитывал газетку и лениво поглядывал по сторонам. Из каждой машины выходило по одному человеку, и все направлялись к главному, парадному входу аэровокзала. Постепенно у входа собралась плотная группа людей, одетых весьма разномастно: кто в светлых габардиновых плащах, кто – в темных нейлоновых, кто – в заграничных модных пальто из дорогого материала, но у всех этих людей было что-то общее, а именно: значительное выражение лица. И по этому выражению любой, самый непосвященный человек мог точно определить: собрались не простые смертные, а ответственные работники.

Так оно и было. Областное начальство приехало встречать первого секретаря обкома.

Рабочий день каждого начальника был расписан по минутам. Случалось, что сотрудники ведомств неделями дожидались аудиенции у своего руководства, уж не говоря о простых гражданах, которые за месяц записывались на прием. Однако когда глава области улетал или прилетал (а это происходило примерно два раза в месяц), начальство срывалось с рабочих мест и мчалось за двадцать километров на аэродром, ибо, во-первых, так было принято повсюду, а во-вторых, этим подчеркивалась важность визита в соседнюю область или в Москву.

С взлетной полосы к аэровокзалу выруливал Ту-124, персональный самолет первого секретаря обкома. Самолет подплыл почти к самому парадному входу. Тут же подали трап. Группа встречающих чинно двинулась к трапу, причем как-то незаметно, но привычно и дисциплинированно перестраиваясь на ходу. Впереди шли трое – второй и третий секретари обкома и председатель облисполкома. За ними сомкнутыми рядами – члены бюро обкома, далее члены исполкома, управляющие трестами и директора крупных заводов.

Показавшись на трапе, первый секретарь сверху поприветствовал всех встречавших и легко сбежал по ступенькам. Для Первого дружное бюро обкома делилось: а) на тех, с кем Первый целовался; б) на тех, с кем Первый прощался или здоровался за руку; в) на тех, кому он делал общий привет; г) на тех, кого он вообще не замечал; но тем не менее все члены бюро, а также члены исполкома и руководители предприятий обязаны были при сем присутствовать и радостно улыбаться.

Корреспонденты из областных газет суетливо щелкали фотоаппаратами. Первый поцеловался с двумя секретарями обкома и председателем облисполкома, пожал руку начальнику милиции и начальнику областного КГБ, помахал шляпой знатному кукурузоводу, мило улыбнулся директору металлургического завода и, едва не задев плечом председателя областного комитета профсоюзов, прошел мимо него, даже не взглянув и не услышав восторженного блеяния «профсоюзника». Между тем председатель обкома профсоюзов являлся членом бюро, но всем было известно, что этот человек «погорел» и его переизберут на следующем пленуме.

Первый сел в «Чайку», начальник областной милиции услужливо закрыл переднюю дверцу машины, и тут же в рядах руководства как-то сам собой образовался коридорчик, по которому к «Чайке» протиснулся молодой человек в итальянской «болонье», до сих пор державшийся сзади других. На лице молодого человека отсутствовало выражение значительности, он просто не замечал окружающих, но, судя по тому, с каким почтением его пропустили к машине, с какой отчаянной завистью смотрел ему вслед председатель профсоюзов, можно было догадаться, что молодой человек хоть сам по себе и не начальство, однако имеет в области вес, и немалый. Это был Красавин, помощник Первого секретаря обкома. Красавин пристроился на откидном сиденье «Чайки» и склонился к спине своего шефа.