Литмир - Электронная Библиотека

Тем не менее в 1970 году Политиздат публикует «Евангелие от Робеспьера». 200 тысяч экземпляров тиража мгновенно исчезают в книжных магазинах. Потом в той же серии – «Сны Шлиссельбургской крепости»…

А что будет завтра? Жизнь в стране устроена так, что никакой прогноз невозможен. Но Гладилин называет свою новую повесть «Прогноз на завтра». В Москве она летает из редакции в редакцию. Да и улетает во Франкфурт-на-Майне. В «Посев». Мало какое издательство в СССР считают более вражьим.

Беспартийного Гладилина вызывают в ЦК партии и выносят приговор: «Каждая ваша книга вызывает, мягко говоря, полемику, займитесь переводами».

Но у Гладилина уже написана «Репетиция в пятницу». Вот эту вещь, он знает, никогда в СССР не опубликуют. И он выбирает эмиграцию.

У него начинается новая жизнь. Париж, радио «Свобода», встреча с Галичем, Некрасовым, Максимовым, новые книги. Но, как и прежде, нет шаблона, куда удалось бы втиснуть Гладилина. Он необъятен в разнообразии своих интонаций, ракурсов и тем.

6

Вспомним: вот Виктор Подгурский с редкой страстностью ищет свое место в мире и о любви мечтает. Вот народный форвард высшей классности голы без счета забивает. Вот среди советской несуразности золото мальчишка добывает. Вот в краю далеком прозаик в изгнании тень всадника встречает. Ну а старший лейтенант госбезопасности тело властелина охраняет.

С этого и начинается повесть «Репетиция в пятницу». Не стану пересказывать сюжет. Хватит нескольких штрихов.

Что это за радость – сторожить тело Хозяина?

Как сказать? Отпуск – два месяца. Оклад. Деньги «за звездочки». Бесплатная путевка. Отбиваешь у летчиков Любку – кожаную юбку, Ленку – покажи коленку или Верку – попку-безразмерку и – плясать. Каждый вечер – ужин в «Ореанде». Чтоб швейцар дверь распахивал, а лабухи встречали знойной песней: «Пора настала, я пилотом стала»… Что еще служебному человеку надо? Плюс – уважение.

Потому что он – старлей госбезопасности Подберезовик – во все времена как был хозяин жизни, так и есть. Пока не происходит удивительное.

Читатель может решить: в «Репетиции в пятницу» воскресает Сталин.

А он что – умирал? Разве Хозяин, Старикан, Усатый Таракан – не продолжал жить в согражданах? И те об этом знали. Как герой платоновского «Чевенгура», что говорит: «Во мне глист громадный живет, он мне всю кровь выпил». А лечиться – отказывались.

Жил он в них, когда еще и не родился. Ибо он – воплощенный сплав мерзейших свойств, увы, присущих почти всем во все времена. Кому – меньше, кому – больше. А многим – сверх меры. Отсюда и метафора бункера – подвала души, где укрыт Сталин. А выпустить хочется! Потому-то Подберезовик его и ждет.

Как партийные секретари. И чекисты. И таксисты. И артисты. И Марья Петровна. Дама из тех гражданочек, что коли в кране нет воды – бегут за хлебом. «И куды меня несет?» Да в ночь же, в ночь! А заскочишь за угол, так там – «хлебный хвост». Так звали очереди. При Сталине.

Надо ли быть гением, чтоб угадать: и через полвека они будут совать в погреба сухари, водку, мыло, соль, крупу, консервы и скупать спички? Нет. Гением надо быть, чтобы описать это. Рассказать им о них самих.

Что и делает Гладилин.

А заодно и их начальникам, коих, как известно, отличает значительность лица.

Подберезовик обретет ее быстро. Он был никем – жалким сторожем сталинского тела, забытым в карауле. А стал – всем. Вторым лицом после Хозяина. Потому что первым отдал ему честь, когда тот из бункера вылез.

И (пусть – на время) влился в число удивительных людей, что делят всех на тех, с кем они целуются; тех, кому подают руку; тех, кому делают общий привет; и тех, кого для них нет. Но кто при этом обязан постоянно испытывать законную гордость и глубокое удовлетворение.

7

Гладилин точно знает партийно-государственный ритуал. И пишет о нем – тупом, убойном, стадном – ясно и подробно. Как и нужно нынче читателю. Чтоб он не шел на поводу у «политики памяти», что весело сует ему «священные реликвии»: то посох Ивана Грозного, то сапог Аракчеева, то пенсне Берии вместе с кнутами бесчисленных тайных мелких палачей. Тех, что и нынче здесь. И выйди Сталин на сцену, сладостно выдохнут: «Отец родной, слава Те Господи, жив!..»

Или, как пьяный секретарь обкома – запричитают: «Вылечили! Через двадцать один год! Перегнали Америку!» Искренне. От души.

Гладилин, сочиняя свою повесть в Москве (1974–1975 год), всё это ясно видел. Но вряд ли он предвидел, что будет сорок лет спустя после ее выхода в свет. Как сограждане станут толковать про биотехнологии и долголетие начальства, что заживет за счет нефти, газа, леса и руды, братаясь с Китаем и пестуя Павок Корчагиных и Павликов Морозовых. А графоманы засыплют редакции «Песнями о вожде». А им – ну прямо как в «Репетиции» – скажут: «Большое спасибо! Мы на вас надеялись». А не желающих – потащат в участок, шипя: «Все подпишешь, падло».

«Если надо сжечь Париж – мы сожжем его!» Разве не так говорил Людовик XVI? А они, коли надо сжечь мир, – пустят ракету на атомной тяге. Известно: давние счеты короля с пожарной охраной кончились плохо. И сейчас, слыша заявления про «мировой пожар», слушатель знает: идет игра с огнем. Но если в истории мира и повести Гладилина «Евангелие от Робеспьера» он штурмует Бастилию, то сейчас для него Бастилии нет. То есть, во-первых, нечего брать. А во-вторых, есть телевизор.

Кстати, в «Репетиции в пятницу» он второе по силе орудие победы над Сталиным. Впрочем, стоп: об этом – в повести. Но не скрою: победители войдут в историю.

Вот так в нее и входят. Кто-то – заявляя: «Где это видано, чтоб после работы гнать на митинг? Не сталинские времена!» Кто-то на вопрос короля: «Это – бунт?», – отвечая: «Это – революция!» А кто-то – как Гладилин – рассказывая об этом нам.

И тут кончается история. И начинается искусство.

Дмитрий Петров

Репетиция в пятницу

I

В двенадцать часов по ночам

Встает император усопший.

В. А. Жуковский. «Ночной смотр».

В двенадцать часов по ночам Василий Иванович Подберезовик, старший лейтенант войск Комитета госбезопасности, слушал «Голос Америки» – «Передачу для полуночников». На дежурство Василий Иванович заступал в 21:00 и, расписавшись в журнале, сразу же включал радиоприемник «Минск», настроенный на первую всесоюзную программу. В это время Москва обычно передавала балетную музыку Хачатуряна и Караева, театральный дневник, концерт Катульской или Рейзена и прочую муть, от которой мухи дохнут. Радиостанция «Юность» с 23.05 позволяла себе кое-что повеселее – джазик там какой или песни из «Семнадцати мгновений весны». Потом шли «Последние известия», а после Гимна Советского Союза «Юность» заводила тягомотину про какого-нибудь шизика, жившего черт знает когда и написавшего нечто такое-этакое, очень древнее, которое Василий Иванович никогда не слыхал и слушать не собирался. Хоть радио выключай! А выключишь – что делать? Ночь длинная…

Три месяца назад, в июле, Василий Иванович заикнулся полковнику Белоручкину, что, дескать, неплохо было бы телевизор поставить, но товарищ полковник прищурил глаза и вкрадчиво осведомился: «А бабу привести не пробовал?» Старший лейтенант тут же осознал, что не по делу выступил и что Белоручкин это ему еще припомнит. Действительно, на следующих политзанятиях товарищ полковник вскользь прошелся по некоторым офицерам, которые забывают о лежащей на них ответственности и вместо службы мечтают смотреть футбол. Правда, товарищ полковник фамилий не называл – и на том спасибо.

Если до 23:00 в дежурку к Василию Ивановичу мог заглянуть майор Боровик (когда проверял наружную охрану) или даже сам товарищ полковник (чего практически никогда не бывало), то после отбоя старший лейтенант знал, что теперь, до шести утра, в дежурку ни одна собака не поскребется. Нынче вывелись дураки – шастать по ночам.

2
{"b":"623913","o":1}