Однако армия научила Василия Ивановича быть всегда «на стреме». Поэтому на столе лежали подшивки «Правды», «Красной звезды», областного «Ленинского знамени» и раскрытая тетрадь, куда Василий Иванович изредка записывал цитаты из докладов Генерального секретаря, важные, основополагающие мысли, например, такие:
«В то же время, товарищи, мир получил еще одно наглядное доказательство того, какую опасную роль играет в международной жизни военный блок НАТО, насколько само существо этого блока, его основные политические цели несовместимы с интересами свободы, независимости и безопасности народов».
Вот так… Ежели какая холера нагрянет, то пусть воочию убедится, что старший лейтенант повышает свой идейно-политический уровень, работает над собой. Береженого Бог бережет.
Василию Иванычу стукнуло тридцать два года. Был женат, развелся. Просил Лизку: «Отдай мебель, ведь на мою зарплату куплена», – а Лизка отрезала: «Отдам на том свете, угольками». Сейчас, конечно, развод не то что раньше, но анкета подпорчена. Ведь начальство так рассуждает: ежели с бабой не смог справиться, как же ему отдел доверить? Такие дела. Но нет худа без добра. Будь Подберезовик женат, не попал бы на Объект. Ведь ни одна дура не согласится, чтоб ее мужик десять месяцев в году, исключая законного отпуска и воскресений, дома не ночевал. Такие дела. А тут Василия Иваныча вызвали и предложили. Подумал. Дальнейшее продвижение по службе накрылось – анкета подпорчена. А на Объекте надбавка – сотня в месяц – это, значит, за особую секретность. Деньги с неба. Решил: была не была – перезимуем. И ничего, четвертый год пошел. Прижился. Служба не пыльная, а отпуск – два месяца и путевка в санаторий бесплатная. Подправишь в Минводах здоровье, а потом можно подымить у моря. В этом году в июне законно подымил, «бой в Крыму, все в дыму – ничего не видно». Но Василий Иваныч не сплоховал и отбил Верку у летчиков. Верка – девка классная. Юбка кожаная, ноги загорелые. Идешь с ней танцевать – у иностранцев челюсти отваливаются. Каждый вечер в «Ореанде» ужинали. У ресторана толпа – академики, майоры, доктора наук, но перед Василием Иванычем швейцар дверь распахивал, а оркестр встречал любимой песней: «Пора настала, я пилотом стала…»
Однажды Верка поинтересовалась: «Вася, друг, а где ты работаешь, уж не в комиссионке ли?» Но значительно сжал губы Василий Иваныч, коротко глянул, и осеклась Верка. Поняла: ее Вася-друг – большой человек, засекреченный, а может, и еще больше – в космонавты готовится! Словом, вопросов больше не было. Верка – она догадливая.
Ах, Верка, Верка, как она умела! Да что себя травить, вспоминать на ночь глядя, расстраиваться. Вон уже передают бой курантов… Василий Иваныч зажег настольную лампу, погасил верхний свет, подошел к окну, прислонился лбом к черному стеклу. Во дворе ветер метался около фонаря, привинченного к столбу, и желтый круг дрожал на асфальтовом плацу, где утром и вечером происходил развод караула. Окинув взглядом пустынный двор, старший лейтенант вздохнул, пересек наискосок дежурку и повернул ключ, торчавший в стене. Приоткрылась дверь, которую человек посторонний не сразу бы заметил: ведь дверь была тоже заклеена обоями. Старший лейтенант спустился по ступенькам в темноту и нажал на железный длинный рычаг. Двойная стальная дверь, как в бомбоубежищах, подалась без скрипа. Василий Иваныч нащупал рукой выключатель, щелкнул. Под потолком что-то полыхнуло и зажурчало, и через три секунды три люминесцентные лампы осветили синеватым мертвенным мерцанием нижний каземат. Комнату перегораживала ширма, обыкновенная деревянная ширма, стоявшая гармошкой. Налево у стены – ведро с водой и два металлических ящика с вертикальными решетками, направо – стул, под стулом – пылесос.
В каземате было значительно прохладнее, чем в дежурке. Инструкция предписывала, что температуру в помещении надо поддерживать в пределах от +5 до + 9. В случае отклонения в ту или другую сторону старший лейтенант обязан был привести в действие отопительную или охладительную установку. Еще в обязанности старшего лейтенанта входило убирать помещение при помощи пылесоса и менять раз в неделю воду в ведре.
Василий Иваныч мельком глянул на градусник. +7, самая норма. Воду он менял в прошлое дежурство, а вот уборку надо было бы произвести сегодня. Обычно он успевал это сделать до двенадцати, но сейчас сверху уже неслись звуки гимна. «Вот чертова баба! – подумал Василий Иваныч про Верку. – Из-за нее опоздал. Да ладно, пропылесосю утром, небось, старикан не обидится». Он щелкнул выключателем, притворил за собой железную дверь и затопал по лестнице.
Как назло, диапазон сорока одного метра трещал, и пока Василий Иваныч искал «Голос» на сорока девяти, он пропустил короткий обзор новостей. «Голос» завел легкую музыку (по-ихнему «поп-джаз»). «Хрен с ними, – подумал Василий Иваныч. – Поп-джаз, так поп-джаз. А новости они повторят, ребята сознательные». И все-таки старший лейтенант Подберезовик остался недоволен собой. Он привык придерживаться принципа: «Кончил дело – гуляй смело». Обычно после часу ночи он разогревал чаек, а потом кемарил на диванчике. Теперь же мысль о том, что утром ему предстоит возиться в холодном каземате, как-то не радовала.
Собственно говоря, последние известия мало интересовали Василия Иваныча. Он лишь сравнивал вражескую информацию с той, которая напечатана в «Правде», и, находя разночтения, ехидно улыбался. «Во дают, – размышлял Василий Иваныч, – и наши врут, и эти. Такова жизнь. А как же иначе? Разве можно нашему Ваньке правду открывать? Не, Ванька тогда таких делов натворит, только держись! К примеру, вдруг Ванька пронюхает, что старикана не захоронили у Кремлевской стены, а здесь тело содержат? На Западе, естественно, шухер подымется, а к нам делегации с заводов зачастят. Делегации – черт с ними, как-нибудь отобьемся от передовиков производства! Но если занесет в нашу область грузинский ансамбль песни и пляски, тогда хоть пулеметы на вышке устанавливай и круговую оборону занимай! Нет, правда – она как палка, а у палки – два конца. Еще не знаешь, каким вдарит». Василий Иваныч был убежден, что истинную правду должны знать лишь люди особые, избранные. За это им и надбавку за секретность платят. А кому не положено – не суйся.
«Голос» прервал легкий джаз – по-ихнему «поп-музыку», – и Василий Иваныч навострил уши. Вот, оказывается, что в мире происходит. Ихние студенты голыми по улицам бегают! Это надо же придумать: в город на парашютах прыгнули, чтоб, значит, их по телевизору показали. В город на парашютах – и все нагишом. И половина – девки! Жуткое дело, как империалисты загнивают! Да, там у них другой климат. У нас такого не дождешься.
Василий Иваныч почувствовал шевеление собственной плоти. Живут же люди! Тут сидишь три месяца без бабы, а там голые студенточки с неба падают. Эх, хоть бы раз глянуть на такое загнивание! Вот если бы Василия Иваныча командировали в тот город, он бы не растерялся, устроил бы паре девочек мягкую посадку…
«Голос» опять забарабанил джаз-музыку (по-ихнему «легкий поп»), а Василий Иваныч сидел, пригорюнившись, и нервно мял сигарету. Вообще-то старший лейтенант Подберезовик не курил, здоровье экономил, но уж по такому случаю… Да, Вася-друг, признайся честно, тебе крупно не повезло: запоздал ты малость родиться. Ведь рассказывают люди, что еще двадцать пять лет назад для человека из Госбезопасности жизнь другим колером блистала, и такая панорама открывалась! В году сорок девятом перед погонами Василия Иваныча генералы вытягивались, а уж штатских крыс оторопь брала. Ныне – что погоны… Одно слово – старлей. А в сорок девятом именно они, старлеи, знали, кого казнить, кого миловать, и Госбезопасность правила страной, а над Госбезопасностью – один Бог, Усатый Хозяин.
Только давно это было. Усатый Хозяин здесь, внизу, в каземате за ширмой лежит. Раз в неделю пылесосит его Василий Иваныч, водит щеткой по маршальскому мундиру, по орденским колодкам – собирает пыль. Под воздушной струей шевелятся седые усы Хозяина – маленького безвредного старикана, – и не поймешь, чем он так напугал народ, что перед ним в три погибели сгибались.
