– Для меня этот человек – государственный преступник, и вот почему. Представь себе, с точки зрения чекиста, что на место Генсека нашей партии пробрался враг, буржуазный наймит, иностранный шпион, словом, один из тех людей, которых в тридцатые годы так успешно разоблачали наши бдительные органы. Только на этот раз враг оказался не липовым, а настоящим. Какими были бы его действия? В первую очередь он устроил бы чистку, перебил бы лучшие партийные кадры, организовал бы «охоту за ведьмами» и под шумок уничтожил бы весь руководящий состав Красной Армии. Далее он предоставил бы возможность немецким разведчикам под видом военных советников спокойно разъезжать по территории нашей страны. Плачевные итоги финской кампании, стоившие нам колоссальных жертв, только бы раззадорили его. Накануне грядущей войны он бы приказал срыть старые фортификационные оборонительные сооружения (под предлогом строительства новых) и затеял бы перевооружение армии (причем устаревшая техника из частей изымалась, а новую армия еще не успевала получить). Он бы оставил без внимания все многочисленные агентурные сигналы о концентрации немецких войск на границе, утверждая, что это, мол, провокация Англии, страны, воюющей с Германией. Пожалуй, ничего больше он бы не смог предпринять из опасения быть окончательно разоблаченным. Так бы действовал иностранный шпион, буржуазный наймит, враг, пробравшийся на пост руководителя государства. И именно так действовал Сталин, наш Мудрый Вождь и Учитель…

– Но мы же выиграли войну, мы же победили!

– Выиграли? В течение трех лет мы отвоевывали территорию, которую потеряли за три месяца! Победили? Прости меня за чудовищную мысль, но если бы двадцать миллионов советских людей, которым суждено было погибнуть в войну, заранее выстроили вдоль границы, причем даже плохо вооруженных, то гитлеровская армия не продвинулась бы и на километр – она просто захлебнулась бы в крови… И не было бы нескольких сотен разрушенных городов и десятков тысяч спаленных деревень. Такой ценой любой дурак победит. Войну выиграл не Сталин, а советский народ, и победил не благодаря Сталину, а вопреки Сталину. Вот почему после окончания войны Сталина надо было не чествовать как национального героя, а судить как государственного преступника.

Потапов курил и изредка косился на Сурикова своими темными глазами. Впервые в жизни лейтенанту Потапову предстоял ответственный выбор, который мог круто изменить его карьеру. Зачем капитан именно сейчас пустился в такие откровения, откровения, прямо скажем, рискованные для сотрудника ГБ и в нормальной обстановке? Вариант, что Сурикову захотелось просто высказаться, излить душу, Потапов отбросил тут же: Суриков не дурак, чтобы быть у Потапова «на крючке». Тогда оставалось еще три варианта: первый – Суриков проверяет Потапова и хочет его самого «взять на крючок», однако это как-то не вязалось с их прежними товарищескими отношениями, и Суриков, пожалуй, не станет провоцировать Потапова; второй вариант – Суриков намерен зафиксировать при свидетелях, что даже в самый напряженный, скользкий момент он выступал как ярый антисталинист. И третий вариант – капитан своей отчаянной смелостью пытается убедить его, что у Сталина нет ни малейших шансов вернуться к власти. Возможно, Сурикову кое-что известно, но раскрывать карты преждевременно, и он просто намекает. Нет, решил Потапов, надо держаться Сурикова – здесь, в области, перспектив практически никаких, но в случае успеха Потапову это зачтется и Суриков перетащит его за собой в Москву. Вот о чем думал Потапов, а вслух произнес:

– Извини меня, Анатолий Николаич, я хотел удостовериться, искренне ли ты убежден или о своей шкуре печешься. – И, усмехнувшись, добавил: – У нас всякое бывает.

Капитан зло сплюнул в урну и продолжал как заведенный:

– С государственной точки зрения, конечно, заманчиво использовать дешевый труд политзаключенных, а не платить бешеный северный коэффициент вольнонаемным рабочим. Наверно, многие видят в этом решение финансовых проблем. Мол, таким путем обойдемся без иностранных займов. Но как только начнутся массовые посадки, считай, лейтенант, и мы с тобой обречены, а это – главное. Надо же извлекать уроки из прошлого – ведь в аппарате НКВД тоже были свои тридцать седьмые годы! А уж казалось – как ребята старались…

И тут лишь Потапов понял, куда клонит Суриков. Ну ясно, сверху поступило указание «шить дело» на товарища Сталина, дескать, не товарищем он был, а «тамбовским волком», ставленником иностранной разведки. И сейчас Суриков демонстрирует ему, Потапову, новые методы работы. Ведь ежели Суриков, допустим, такую речугу толкнет в студенческой аудитории, прослезятся студенты и будут кричать: «Да здравствуют наши славные органы!» Вон оно как хитро заворачивается. Действительно, научились ребята! Недаром Сурикова считают самым умным человеком в управлении, недаром он прет на повышение. «Молодец капитан, орел», – восхитился Потапов, но виду не показал и лениво протянул:

– Да ладно, капитан, кончай агитацию, говори, что надо?

Выслушав Сурикова, лейтенант в целом одобрил его план и лишь в одном усомнился:

– Не дадут тебе разговор с Москвой. Эта линия взята под контроль.

– Согласен, – светло улыбнулся капитан. – Но особенность интеллекта полковника Белоручкина такова, что он всегда будет действовать прямолинейно. Связь с Москвой он контролирует, а отключить соседние области не догадался. У меня там есть верные ребята, и они передадут мой доклад по назначению.

– А если?.. – Настойчивый взгляд Потапова требовал ясности.

– А если… – понятливо улыбнулся Суриков, – если перехватят, то ты ни при чем, и вообще я с тобой не разговаривал.

Герой дня, Василий Иваныч Подберезовик, стоя у ближайшего к сцене выхода, одним глазом наблюдал за президиумом, другим следил за залом. Спиной он почувствовал, как приоткрылась дверь, обернулся, но, увидев голову лейтенанта Потапова, начальственным баском осведомился:

– Ну что там еще?

Потапов протиснулся в дверь и, дотянувшись до плеча старшего лейтенанта, зашептал. На секунду лицо Василия Иваныча приняло глупейшее выражение, но, быстренько справившись с собой, он уже обоими глазами покосился на девятый ряд партера, где в правых креслах сидели шесть иностранных корреспондентов, а в десятом ряду, прямо за ними, два скучающих молодых человека. Потом Василий Иваныч дважды одобрительно кивнул головой и буркнул что-то на ухо юному комсомольцу с красной повязкой на руке, дежурившему в зале. Комсомолец скользнул по стенке к девятому ряду, а лицо Василия Иваныча вновь обрело спокойствие и значительность.

Лейтенант Потапов заспешил в нижнее фойе, где перекинулся парой слов с двумя сотрудниками, курившими у театрального входа. Сотрудники беспокойно задергались, а один даже вслух обронил такую фразу:

– Гляди, чуть не прошляпили.

– Только надо послать кого-нибудь с ними из понимающих, – как бы рассуждая сам с собой, проговорил Потапов, и тут, словно случайно, в вестибюле появился капитан Суриков.

Капитан пробегал служебной рысцой, но лейтенант его остановил:

– Анатолий Николаич, повезешь иностранцев в гостиницу.

– Не могу, дежурю на балконе, – отмахнулся капитан.

– Капитан, – в голосе Потапова звучали повелительные нотки, – это приказ полковника Белоручкина! Свезешь, запрешь и проверишь телефоны. Скажешь – авария на линии.

Капитан скорчил гримасу и направился к гардеробу за плащом. Тем временем, ведомые юным комсомольцем, по лестнице спускались шесть иностранных корреспондентов, а за ними, сохраняя некоторую дистанцию, два штатских товарища – видимо, вышли покурить. Трое иностранцев оживленно переговаривались между собой по-английски, а трое других – корреспонденты из соцстран – молчали и пугливо оглядывались.

– Господа, товарищи, – радостно бросился к ним лейтенант Потапов, – администрация театра приносит свои глубочайшие извинения. Вы хотели звонить, а тут… Словом, произошла накладка. Пожалуйста, вас сейчас же отвезут в гостиницу, откуда вы сможете по телефону совершенно беспрепятственно соединиться со своими агентствами.