Однако никто из присутствующих глаз не поднял, а старый директор саркастически хмыкнул:

– Я предполагал, что мне придется столкнуться с нездоровыми пораженческими настроениями. О модах и разных там размерах не беспокойтесь. Внешторг допустил ошибку и закупил французский трикотаж. У покупателя, естественно, глаза разбежались. Ошибка будет исправлена в ближайшем будущем. Валюта, как и прежде, пойдет только на оборудование для тяжелой промышленности. А когда полки в магазинах опустеют, покупателю станет не до капризов, будут носить наше, отечественное, куда же он денется? Что касается нереализованной продукции на складах, то тут не обошлось без вредительской руки. Кстати, довожу до вашего сведения, что областные органы выявили в Хлеботорге шайку иностранных шпионов и убийц. Эти презренные наймиты империализма долго скрывали свои злодеяния, но сегодня они попытались взвинтить цены на хлеб. Вам, наверно, известно, что утром у булочных выстроились очереди. Несколько часов тому назад арестованы Коган, Фельдман, Гринштейн и другие работники Облхлеботорга, растленные еврейские буржуазные националисты, завербованные международной буржуазной политической организацией. Патриотический долг советских людей – ни на минуту не забывать о политическом окружении, всемерно повышать политическую бдительность, зорко следить за происками поджигателей войны и их агентов…

– Товарищ Александров, – вдруг вставил свое слово Петр Никифорович из отдела главного механика, – вредители явно пробрались и в городской коммунальный отдел. Сегодня утром отключили воду.

– Видите, товарищи, – торжествующе подхватил старый директор. – Враг не дремлет. А мы с вами вместо мобилизации внутренних ресурсов занимаемся какими-то техническими справками. Кстати, товарищ, – два буравящих огня из-под густых бровей пронзили Игоря Борисовича, – какая ваша фамилия?

– Швец, – услужливо подсказал добродушный толстяк Петр Никифорович.

– Я, я… – выдавил из себя Игорь Борисович, – я украинец… – И, как оглушенный, опустился на стул.

Новые социалистические обязательства были приняты единогласно. Начальники цехов разбегались из приемной, стараясь не глядеть друг на друга.

Замредактора областной партийной газеты попросил принести подшивку «Правды» за март 1953 года и заперся в кабинете. Надо было срочно писать передовую в номер, но замредактора не торопился. Развернув подшивку, он нашел «Правду» за 10 марта 1953 года, закурил сигарету и, глубоко затягиваясь, начал внимательно изучать большой полосный снимок, где были запечатлены руководители партии и правительства, стоявшие на трибуне Мавзолея Ленина – Сталина в день похорон Нашего Учителя и Вождя, Величайшего Гения человечества.

Губы замредактора шевелились, он считал: «Если отбросить зарубежных гостей из братских коммунистических и рабочих партий, то наших на трибуне 19 человек. Из них – один умер на своем посту, один ушел на почетную пенсию, и только один, вон тот, высокий, в серой шапке, – до сих пор член Политбюро. Остальные… этот – «авантюрист и наймит зарубежных империалистических сил», этот – «волюнтарист», а вот сомкнутыми рядами стоит «антиправительственная группировка», «примкнувшие»… М-да, трое из девятнадцати…»

Зам главного редактора убрал подшивку в шкаф, достал майские газеты за 1974 год. Полосное клише от 2 мая: на трибуне Мавзолея В. И. Ленина – члены и кандидаты в члены Политбюро во главе с Генеральным секретарем товарищем Брежневым. С болезненной гримасой, словно впервые их увидел, вглядывался зам главного редактора в маленькие лица на фотографии, потом, вздохнув, аккуратно сложил газеты, сдвинул их в сторону, разгладил стопку чистой бумаги, притушил окурок и нацарапал пером авторучки заголовок передовой:

«Сталин – это Ленин сегодня».

Поэт Сергей Заикин к заму главного редактора не попал. Секретарша не пустила, сказала: «Занят». Ничего не оставалось, как направить свои стопы в отдел культуры, а идти туда поэту не хотелось. Дело в том, что нынешний завотделом культуры был другом Поклепикова, областной поэтической звезды первой величины. Поклепикова печатали даже в столице, хотя он развелся с женой и сожительствовал со студенткой. У Заикина к Поклепикову имелись старые счеты. Когда-то Сергей Заикин выступил в газете со стихами-откликом на очередной успех нашей космической науки. Стихи были такие:

Стихи хорошо приняли в обкоме, однако прощелыга Поклепиков, еще не зная этого, всенародно охаял их на поэтическом вечере в текстильном институте, обвинив Заикина в графоманстве и спекуляции на теме. Услужливые голоса не замедлили передать Сергею Заикину, что зал, состоящий в основном из незрелой зеленой молодежи, встретил цитирование его стихов громким хохотом.

Небось собутыльник Поклепикова, теперешний зав Синицын, тоже тогда присутствовал в зале…

Сталкиваясь с Заикиным на совещаниях, Синицын всегда почтительно здоровался первым, но в глазах его плясали иронические искры.

У двери с табличкой «Отдел культуры «Ленинского знамени» Сергей Заикин нерешительно потоптался, а потом, махнув рукой – мол, наше дело правое, – уверенно распахнул дверь.

При его появлении Синицын вскочил с места и опрокинул стул.

– Здравствуйте, товарищ Синицын, – окая, проговорил Заикин. – Я пришел сам, не ожидая зова. Понимаете, не мог не откликнуться. Вот – песня о Сталине.

– Большое спасибо, Сергей Владимирович! Мы на вас надеялись, – проникновенно и взволнованно сказал Синицын и протянул дрожащую ладонь к рукописи.

В тот же час с супостатом Сергея Заикина, поэтом Поклепиковым, приключилась вот какая история. На улице его остановил спортивного вида незнакомец и вежливо осведомился, не товарищ ли это Поклепиков. Получив утвердительный ответ, незнакомец ужасно обрадовался и начал умолять поэта зайти тут, неподалеку, посмотреть и отредактировать стихи в стенной газете, а то наши ребята пишут бог знает что, а вывесишь на стенку – и позора не оберешься.

«Совсем одолели, чайники проклятые», – возмутился Поклепиков и хотел было решительно отказаться, но незнакомец упредил его и показал удостоверение органов.

– Ради бога, не подумайте ничего дурного, – смущенно лепетал незнакомец. – Я это к тому, чтоб вы поняли: учреждение наше солидное, товарищи любят поэзию, а сами писать совершенно не умеют. Ну сделайте одолжение, и времени у вас займет всего минут двадцать.

Мысль о том, с каким бурным восторгом сегодня на вечеринке у Людочки будет встречен его рассказ «Как я редактировал органы», привела Поклепикова в отличное настроение, и поэт милостиво согласился.

Управление было действительно неподалеку, и Поклепиков не успел оглянуться, как оказался в кабинете на втором этаже, а поклонник поэзии из органов (который просил называть его «просто Витей») уже усаживал его за свой стол, повторяя, что сейчас, одну секундочку, принесут ватман. В кабинет заглянул человек со значком мастера спорта на лацкане пиджака.

– Эдик, смотри, кто к нам пришел, – воскликнул «просто Витя». – Наша знаменитость, поэт Поклепиков!

Эдик аж даже замычал от восторга и вызвался сбегать за чаем.

– Сейчас принесут, принесут ватман, – приговаривал «просто Витя», – нас сегодня на картошку посылали, наверно, ребята вернулись, переодеваются.

«Ого, – изумился Поклепиков, – у меня в кармане еще одна сенсационная новость». А вслух сказал, что, по его сугубо личному убеждению, копать картошку должны все-таки колхозники, а не служащие государственных учреждений.