«Разлилась ледяная волна…» Разлилась ледяная волна, И душа долетела до самого дна, И во тьме заклубилась на дне, И забылась в глубоком болезненном сне, И вовеки ей снится одно: Холодея, она упадает на дно… 1982 Сон (макароническая поэма) Так – только совы в руинах рыданий: Кто-то услышит, иные возьмутся за камень. Я же – невольница сих выкликаний: Cave, входящий! Не пиром кончается сказка — казнью! Cave! Палач неискусен, и тягостна мука, — Cave! Закат, как вода, омывавшая руки, Красен, — не спросят, раскаялся ль, Молча ли, в голос ли, в крик ли, – какая Разница — Деве и ведьме, шуту и монаху — плаха. В смертном поту прикипает к лопаткам рубаха. Я же – последний глоток, подаяние праха. Долго – доколе омочены нёбо и губы, — Долго – орга́н водяной – пищеводные трубы — Слушай, как срок истекает по капле: Cave! Cave! Если ж в потемках горячей и хлещущей соли Слабо и гулко, но слышимо слово — Тотчас восстань, разрешая не путы, но скрепы. Ощупью тесной – попытка побега из склепа: Прежде – поют позвонков винтовые ступени, После – по петелькам жил, по спине плющевидных растений, После – НЕ вниз! и не ввысь – не имеет значенья Слово, повитое проклятым страхом паденья — (в воду, как в воду, откуда, власы заплетая нежным движеньем, богиня встает з о л о т а я) Здесь я осталю тебя. Здесь слепое кончается зренье. Ночь переходит в рассвет; я к нему приближаться не вправе. Ты же иди и бестрепетен будь. Покидаемый, ave! 5Ты ненадолго один: за тобою иной провожатый Послан уже и летит в колеснице крылатой. Мне же призывно трехгорлая лает собака. Долгой отлучкой разгневать боюсь повелителя мрака. 1982 «Как ветки ломают – дыхание рвется…» Как ветки ломают – дыхание рвется, Как ствол омертвелый недобро скрипит… А здесь, в этом долгом, холодном сиротстве, Одно расставанье болит и болит. И мертвый глядится в живого – и та же Упорная мысль проступает в глазах. Приметы мои – в муравьиной поклаже И в жале пчелином на мертвых губах. И голос чужой отражается в слове, Но зеркало зрит, а смотрящийся слеп… И время за край забегает и ловит, И боль землянику несет в подоле. 1982 «Туман заструился в осоке болотной…» Туман заструился в осоке болотной, И время как ставень, прикрытый неплотно, И паж поднимает зеленый рукав, И бродит рожок среди звонких дубрав. И свита за сворой сквозь заросли скачет, И сердце на привязи рвется и плачет, Неласковый день зарастает травой, И конь, повернувшись, тряхнул головой. Давай же замрем и попросим украдкой Об осени светлой – о жалости краткой, И в долгую зиму войдем, как в собор, И будет нам слышен невидимый хор. И юноша, станом подобный царю, Сияя во мраке, идет к алтарю. 1982 «Что́, душа моя, ты в печали зряшной…» Что́, душа моя, ты в печали зряшной Над подругой поруганной хлопочешь? Даже преданной быть – не слишком страшно. Даже проданной – больно, да не очень. И не надо ни скорби, ни укора, Рукавом ли, крылом ли утереться… И не больно, и выучится скоро, И не больно, и можно притерпеться. Только думать не хочется и верить: Все, что вздумаешь, станет исполняться. Лучше имя выпытывать у зверя. Лучше слова от мертвых дожидаться. 1982 «…И в памяти (в беспамятстве: во мраке)…» …И в памяти (в беспамятстве: во мраке) Горит одна неконченная мысль, И к ней слова, как бабочки, слетают Про все: про опрокинутый светильник, Про долгий путь до солнечного дома И (Господи, прости мне) – и про то, Чего приметы бледность, грусть и слезы… 1982 Разрыв I сегодня увижу тебя и пройду мимо после уже никогда не увижу потом пойму что тебя уже нет с нами разве я оставлю тебя? у ног твоих сяду молча терпеливей собаки остроухой глиняной верность так верность II |
