«Это – в комнате нарядной…» Это – в комнате нарядной Золотой стеклянный сор. Вся зима – один нескладный, Бестолковый разговор. Словно – за полночь, за чаем, За неубранным столом… Впрочем, это я случайно, Я ведь тоже не о том. Я о том, что вся услада Сердцу – помнить, что оно — В дом из солнечного сада Отворенное окно. 1981 «Душистый хмель февральского тепла…» Душистый хмель февральского тепла Вот-вот забродит, и до боли ясно, Что мне зима отпущена была Как некий срок – и, кажется, напрасно. И с каждым часом убывает власть, И в март чужой уже не будет входа… И эта роль мне плохо удалась. Начни меня с другого эпизода. 1982 Вторая тетрадь «От жалобы не легче: на губах…» От жалобы не легче: на губах Она как ссадина, сочащаяся болью, — Кровавым привкусом, горячей ржавой солью, — Где ты, Ахиллов плач при черных кораблях? По капле, медленно тепренье прибывает, И память движется, и время приближает К тебе – как к берегу река выносит челн, — А весла сломаны, и парус рассечен, И сам пловец на дне лежит, скрестивши руки, И дума долгая о доме, о разлуке Сиделкой дремлющей склоняется к нему. И утро белое вступает на корму. 1982 «Так платит судьба аккуратную пеню…» Так платит судьба аккуратную пеню За это зиянье, за эту несвязь, — И вот, уступая терпенью и зренью, Садятся, заняв золтые ступени, Завистник и витязь, сказитель и князь. И купчая крепость, и подписи кровью Под брачным контрактом и перечнем прав… К лицу санбенито, роскошно раскроен, Но трудно попасть с непривычки в рукав. И, перстнем блеснув, долговую расписку Сминает в перстах и бросает в костер. И горе, сгорев, рассыпается в искры. …приход: Откровенье, катрен, разговор. 1982 «Доколе ты жив, и тебя не оставит отчаянье…» Доколе ты жив, и тебя не оставит отчаянье, Хоть, впрочем, не нам и забота, и власть, и ответ, — Я здесь. Вряд ли в помощь, – как тень за твоими плечами, Как волк, терпеливо оленю идущий след в след. Доколе ты жив, и мне двинуться с места не велено, За волосы душу ловлю, – уплывает, как дым, — Надумано, дымом надуто, ветвями навеяно, Но плач твой немыслимый горлом исходит моим. 1982 «В начале (прости – я не чаяла, что и начало…» В начале (прости – я не чаяла, что и начало Чревато тобой; что твоя сокровенная часть — В лесу анаграмм; чтоб и эхо тобой отвечало — Для неучей – ключ: Соломонова перстня печать, Для чующих – притча; обученным чтить примечанья — Кипенье купели, качанье смущаемых вод). Три имени – счастье, печаль и отчаянье, И каждое, рифмой тебя окликая, течет. И страждет различье, но в каждом – созвучие бедное — Обрывок причины, осколок, клочок бытия. Какая удача – мне нечего вынуть из невода, Но в частых ячейках скучает твоя чешуя. 1982 Колыбельная Сладко ли, милая, сон долгожданный лелеять? Плач ли искусный, как жалоба птичья, протяжен? Смол ароматных пролитые слезы светлее. Плат погребальный, что парус, – и солон, и влажен. Саван? Свивальник! Над нежной твоей колыбелью — Плакальщиц ласковых, ласточек легкая стая. Так нереиды над сестриным сыном скорбели. Так наклонялась Фетида, младенца купая. Слабость восславим! – блаженны не львы, но олени, Жены блаженны – и жертвы; не праздно хвалима Доблесть стрелы; нам же – страстная доблесть мишени, Бег, обагренный меж ребер судьбой уносимой — Тише…сраженному – сон и усердная нега, Плеском волны осязанья касаемся сладко. …Алая лань возлежит после долгого бега. Кровь, как смола, застывает под левой лопаткой. 1982 Палинодия В заплатах и вечер, и дождик висячий. Заплачу внезапно безумным, безудержным плачем, — За плети дождя, облепившие Летний, За плешь переулка – сплетение петель и сплетен, — И гнев дерзновенными правит устами, — Как жалоба в горле, клокочет вода под мостами, — Не слушай меня: я всего лишь учусь славословью, Папирусный список кладу к изголовью: «Тебе подобает хваленье и всякая слава, И сладостный дым криптограммы кудрявой, И светлая строгость, и мысли слепой домоганье, И тьма, и любви молчаливое знанье». 1982 «Только утром гроза перестала…» Только утром гроза перестала, Цепью пес загремел на дворе… Я письмо Пенелопе писала, Словно старшей замужней сестре. Он уехал и думал: вернется. Я его проводила одна. Долгим эхом шагов отдается До сих пор крепостная стена. И ведь знаешь, я вовсе не плачу, Даже думаю редко о нем; Так, – открою, прочту наудачу: «Се вам пуст оставляется дом…» 1982 |
