«Ни плоти мраморной, прекрасной и безликой…» Ни плоти мраморной, прекрасной и безликой, Ни мысли, опытной в премудрости великой, Ни ветхой совести, ни славы первородной, Ни кровной гордости, ни кротости природной, Ни даже имени. Пусть будет разом счищен Груз мертвых раковин, отяготивших днище, И сферу вызвездит, и картой путеводной Двойные отблески качнутся в глуби водной, И гимн на языке, перетерпевшем тьму, Прорежет плеск волны о низкую корму. 1981 «… А иногда случается, что я…» … А иногда случается, что я О комнате грущу четырехгранной: Как – воздухом в утробе труб органных — В ней свет гудит, а за стеной стеклянной Небыстрый мелкий падает снежок. Лежит в корзинке разноцветный шелк, И в полотне оставлена иголка: Что́ ей к стежку прилаживать стежок, Зеленый шелк не спутав с алым шелком? * Что видно сквозь отверстие в иголке, Не мне судить; зато к чугунной полке Прикован том, и надпись есть на нем: «Упорствуя в алхимии бесовской, Сей автор был сожжен святым огнем». В пробирке с пробкой камень философский, Но сквозь стекло к бумаге рвется пламя, И хочет слово лечь между губами. * А на востоке поднятая медь Уже звучит и рассыпает блики, И можно молча слушать и смотреть, И любит день сопутствовать музы́ке. Что́ за судьба припала к фонарю — Теперь она внутри, а я снаружи И, погадав себе по словарю, Учу наречья: «внове», «въяве», «вчуже». 1981 «Знаю: ни края одежды, ни рук, ни ко лбу, ни губами…» Знаю: ни края одежды, ни рук, ни ко лбу, ни губами, — Слишком мне страшно опущенных глаз узнаванье и сходство. Не отрываясь – не вскрикнуть! – глядит изумленная память. Ногти в ладонь – не вздохнуть! – и с дыханием стон не прорвется. К выходу дальше, к стене, пусть меня заслоняют другие; То наплывает, то взносится пенье, то светлые клики… Тьма застилает лицо, а руки творят литургию И возложеньем врачуют слепых, бессловесных, безликих… И от порога взгляну в закопченный осколок сонета: Все же последний из прежних даров – уходить улыбаясь. Сердце свечой двуязыкой дрожит от приятого света, Но приближается мощная поступь: цветов не касаясь. 1981 «И пепел сыплется с горячих крыльев птиц…» И пепел сыплется с горячих крыльев птиц, И падает закат длинноволосой фугой — Бегущий мертв уже: блажен простертый ниц, Закрыв глаза в младенческом испуге. Ладони вытянув и на лицо упав, Засохшим ртом смолоть молитвенные зерна: «О, научи меня долготерпенью трав, Молчанью стебля и упорству корня». И жало легкое, раздумав уколоть, Припомнит: сушь стоит и мед еще не собран… Слабее колокол колотится о плоть, И медленней колеблемые ребра, И ты, о светлый мой, – запретнейшая часть Лукавословию и несмиренью взгляда, — Не прикасаясь, встал у правого плеча Привлечь к труду балованное чадо. 1981 «А если в ближней тьме нет никого за нами…»
А если в ближней тьме нет никого за нами, А если нам стоять вторыми по Адаме — Цепи вернувшихся начало и конец, И ветошь легкая – все одеянье плоти, Как будто в зеркалах, поставленных напротив, Ряд блудных сыновей прижал к себе отец. И на подсвечнике густеет воск пролитый, На два ключа закрыт перебелённый свиток, И маски по местам развешивает чтец. 1981 «Возлюбленный, прости, но есть и мне свобода…» Возлюбленный, прости, но есть и мне свобода — Ведь есть клочок земли, где воля мне дана И времени глоток – кратчайший выдох года, Один виток веретена. Но кто же звал меня, кто говорил негромко: «О девочка моя, не плачь и все пройдет»? Ничто не убыло, и для того ребенка — Смотри – шиповник мой цветет. Звезд молоко течет в небесную корзинку — На Полифемов сыр, и лестница скрипит… И осень серп несет, как нимба половинку, И вяжет тонкие снопы. 1981 «Мне кажется, что я их поняла…» Мне кажется, что я их поняла — Тех женщин в белом кружеве и в белых Летящих шалях из тяжелой шерсти, В старинных украшеньях, с волосами, Уложенными гладко, с именами Певучими – Наташа, Анна, Марта, С полузакрытой тайною ресниц… Их тайна – дом, расстеленная скатерть, Глаза детей – живых и нерожденных, Внимательная роза очага, И круг висячей лампы, точно нимб, Над ними светит… Теперь, душа, благодари, пойдем, Бездомная, пойдем, еще бездомней Ты сделаешься… Будет, наконец, Ютиться нам за строчкой стихотворной — Ведь не укрыться за одной стеной От непогоды… Видишь – вечереет И ветер выдувает из угла. И так уже ты близко подошла, Остановись, прильни лицом к ограде, Проси себе теперь смиренной клади — Глоток воды и воздуха глоток: Так согревает каждый лепесток Огонь произрастанья и дыханья. И легкое вино воспоминанья. 1981 |
