Волхонка пахнет скошенной травой, / словно Ван Гог прошелся по пригорку, / а граф Румянцев, скинув треуголку, / помахивает вверх по Моховой… ⇨ На Волхонке находится Музей изобразительных искусств с пейзажами Ван Гога (замечу, что и с двумя разными «Стогами» Моне, но его я почему-то косцом не представляю), а на Моховой – бывший Румянцевский музей (во время написания стихотворения – Библиотека им. Ленина; впрочем, в это время и Моховая вместе с Охотным рядом называлась проспектом Маркса – никогда не признавала, ни разу в жизни не произнесла). …камни обоих Каменных мостов. ⇨ Большой Каменный мост (через Москву-реку) находится прямо рядом с вышеописанным местом действия. Малый (через рукав той же реки) – сразу за Большим. «И горы глухи, и долины дики…» И горы глухи, и долины дики, туманный смутен мост, и вбиты в небо белые гвозди́ки рассветных звезд. И на краю земли в окне кружится занавеска, как весточка о лете, как повестка на сборы земляник. И алы пятнышки на белой кожуре моей щеки просохнут на полуденной жаре. И сумерки взойдут из-за горы, белесы и легки, как вплывшие в туман грузовики. «Глухого дерева листва…» Глухого дерева листва стволу не дозвонится, с крутого берега Москва сама себе приснится. А ты – который видишь сон в разрыве скал, в разливе звезд, крупных, как сухая соль в заиленном заливе. В заливе звезд, в разливе рек, в глухом разрыве сердца всплывает сон, как из-под век глядеть – не наглядеться всплывает солнце. Исподво́ль заря приснится веку. Соль на губах, на веках соль, и ветер клонит ветку. «Любовь моя, в каком краю…» Любовь моя, в каком краю – уже тебя не узнаю — какие травы собираешь? И по бревну через ручей, сложивши крылышки, на чей призыв навстречу выбегаешь? Твоя забытая сестра не на ветру, не у костра — в глухой тюрьме заводит песню и, тоже крылышки сложив, щемящий оборвет мотив, когда уйдет этап на Пресню. Написано в следственной камере Бутырской тюрьмы …когда уйдет этап на Пресню. ⇨ Имеется в виду Шелепихинская пересыльная тюрьма (в просторечии Пресня). Рифма навеяна слышанным в детстве по радио: «Вот спою такую песню, / Ходил молодец на Пресню. / Под вечерок / Путь недалек». Воспоминание о пярвалке На черном блюдечке залива едва мерцает маячок, и сплю на берегу залива я, одинокий пешеход. Еще заря не озарила моих оледенелых щек, еще судьба не прозвонила… Ореховою шелухой еще похрустывает гравий, еще мне воля и покой прощальных маршей не сыграли, и волны сонно льнут к песку, как я щекою к рюкзаку на смутном берегу залива. Пярвалка – деревня на Куршской косе в Литве. Я приехала туда, высадившись с катера в Ниде нелегально (Куршская коса была объявлена заповедником, и без пропуска въезд не разрешался, а пропуска я не достала). Боясь, что меня изловят, я пустилась в путь на ночь глядя, стараясь уходить от шоссе, которое, по моим опасениям, могло завести меня к пограничникам, и в конце концов заночевала на берегу, как то и описано. Наутро со своего края «дуги залива» (одной из многочисленных бухт; здесь я использую оборот из более позднего стих. «В малиннике, в крапивнике, в огне…» я увидела на противоположном, наверное в полукилометре, Пярвалку, где меня ждала Наталья Трауберг (моя будущая крестная) со своей семьей.
«Какая безлунной, бессолнечной ночью тоска подступает…» Какая безлунной, бессолнечной ночью тоска подступает, но храм Покрова за моею спиною крыла распускает, и к белому лбу прислоняется белое Лобное место, и кто-то в слезах улыбнулся – тебе ль, над тобой, неизвестно. Наполнивши временем имя, как ковшик водой на пожаре, пожалуй что ты угадаешь, о ком же деревья дрожали, о ком? – но смеясь, но тоскуя, однако отгадку припомня, начерпаешь полною горстью и мрака, и ливня, и полдня, и звездного неба… Какая тоска по решеткам шныряет, как будто на темные тесные скалы скорлупку швыряет, и кормщик погиб, и пловец, а певец – это ты или кто-то? Летят, облетят, разлетелись по ветру листки из блокнота. Под стихотворением стоит датировка: осень 1968 – весна 1970, начато на воле, закончено в Институте Сербского …но храм Покрова за моею спиною крыла распускает… ⇨ Храм Покрова, «что на Рву», на Красной пл. в Москве, в обиходе (по одному из своих приделов) известный как храм Василия Блаженного. …и к белому лбу прислоняется белое Лобное место… ⇨ На тротуарчике около Лобного места мы проводили свою демонстрацию 25 августа 1968. «Вздохнет, всплакнет валторна электрички…» Вздохнет, всплакнет валторна электрички, недостижимый миф. По решке проскользнет сиянье спички, весь мир на миг затмив. Вспорхнет и в ночь уносится валторна. Пути перелистать, как ноты. О дождливая платформа, как до тебя достать? Пустынная, бессонная, пустая, пустая без меня, и клочья туч на твой бетон слетают, как будто письмена, и, хвостиками, точками, крючками чертя по лужам след, звенят они скрипичными ключами ушедшей вслед. По решке проскользнет сиянье спички… ⇨ Решка – тюремная решетка. О дождливая платформа, / как до тебя достать? ⇨ Гудки электричек, шедших от Савеловского вокзала к Белорусскому, доносились до тюрьмы, и я явственно представляла себе платформу на Бутырском валу, но ее там нет. |
