3 Господи, все мы ищем спасенья, где не ищем – по всем уголкам, стану, как свечка, на Нарвском шоссе я, голосую грузовикам. Знаю ли, знаю ли, где буду завтра — в Тарту или на Воркуте, «Шкода» с величием бронтозавра не прекращает колеса крутить. Кто надо мною витает незрим? Фары шарахают в лик херувима. Не проезжай, родимая, мимо, и́наче все разлетится в дым. Не приводят дороги в Рим, но уходят все дальше от Рима. …еду в Юрьев… (1); Но Кюхля Дерпту предпочел… (2); Знаю ли, знаю ли, где буду завтра – в Тарту или на Воркуте… (3) ⇨ Юрьев, Дерпт, Тарту – три названия одного и того же города. …по улице Бродского / иду в метро. ⇨ Улица художника Бродского в Ленинграде – ныне в СПб снова Михайловская. В стихотворении она, конечно, «переименована» в честь ссыльного поэта. После смерти Иосифа я закончила свою статью о нем вопросом, не переименовать ли ее обратно. Но Кюхля Дерпту предпочел / водовороты декабризма. ⇨ «Приезжай в ерпт, Дерпт – хороший город» (так зовут Кюхельбекера в Дерпт в романе Тынянова «Кюхля». Мне – но уже после этой поездки – неоднократно повторяли эту фразу мои тартуские друзья). Ср. «Давно б на Дерптскую дорогу / Я вышел утренней порой (…) Но злобно мной играет счастье: / Давно без крова я ношусь, / Куда подует самовластье…» (Пушкин, «К Языкову»).«Шкода» с величием бронтозавра… ⇨ «Шкода» – один из тех грузовиков, которые никогда не останавливались, чтобы подобрать меня; другой – «Татра», по существу здесь фонетически (вплоть до рифмы «завтра – бронтозавра») подразумеваемый. Не приводят дороги в Рим… ⇨ Возражение на расхожее утверждение о том, что все дороги ведут в Рим. (Рима «не существовало» – как и Флоренции.) «Прохожий – проходи…» Прохожий – проходи! Проезжий – проезжай! Свеча в окне чади, и стынь в вагоне чай. И все при деле так, что некогда взглянуть по сторонам, и так, что не о ком вздохнуть. При деле, как свеча, как чашка с кипятком, как инвалид, стуча в полтинник пятаком, в зубах зажав картуз и, глядя, что дают, скосив глаза ко рту. Но тут не подают. Качается вагон, качается костыль, и кажется ногой дубовая бутыль, и горлышком об пол, и горлом о косяк, и всем лицом в подол, совсем глаза скося. Припав к теплу колен, локтей, кистей, колец, почуяв, захмелев, качаниям конец, при деле, как в огне темнеющий фитиль, как наотлет к стене отставленный костыль. Тоску в тоску продев, как тень свечи в углу, при деле, как предел и роду, и числу, как недопитый чай, качаемый в пути… Прохожий, проезжай. Проезжий, пролети. Сюжет этого стихотворения Н. Я. Мандельштам резюмировала: «Так он у вас еще и даму нашел». «Сила соленого ветра…» Сила соленого ветра, света, листвы и воды, свитер небесного цвета, выцветший до слепоты, лодка, стучащая в дальних во́лнах, и вскрик на песке, след мой невысохший вдавлен в дюны, песок на виске. «Говорить разучусь…» Говорить разучусь, не совсем, так по-русски, со всеми разлучусь, не навек, так на годы, нет меня ни у Невы, ни у Таруски, переменила я слова и глаголы. Свинцовые волны, чужое море, сосновые чёлны, сухие весла, а паруса проедены молью, а голоса шуршат, как известка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но и там меня нету, сколько зим, столько лет, проплывя через Лету, простывает мой след, остывает горло, холодеет щека, и рука примерзла к руке на века. …нет меня ни / у Невы, ни у Таруски... ⇨ Таруска – река, протекающая в Тарусе Калужской обл. Стихи выглядят сделанным за десять лет вперед предсказанием эмиграции (хотя здесь имеется в виду лишь «эмиграция» в чужую речь – см. ниже), когда никакого намека на ее возможность не было и никакого желания, естественно, тоже. …переменила / я слова и глаголы. ⇨ Ср. «Мне хочется уйти из нашей речи…» (Мандельштам). …проплывя через Лету… ⇨ Объяснять ли в примечаниях, что такое Лета? Пожалуй, один раз: река забвения в царстве мертвых (у древних греков). Но еще и «там, у устья Леты-Невы» (Ахматова, «Поэма без героя»). Лета (в обоих этих соотнесениях) будет встречаться у меня неоднократно. Неоконченные стихи Уж за полночь, и фонари горят через один, теперь до утренней зари по городу броди. Ночь соскребла с фасадов год и соскоблила век, и город пуст, как огород, но город, как ковчег, плывет, плывет и вот вплывет в рассветный холодок, и меж окон и у ворот проступит век и срок, и ты очнешься на мосту, над Яузой, в слезах… |
