«Пари / пушинкой… и т. д. ⇨ Кроме повелительного наклонения от глагола «парить», Пари – так произносится Paris, французское название Парижа. «Я изменяю вам всем с этим городом…» Я изменяю вам всем с этим городом и все равно только вам я верна, но не скажу: «О, придут времена, зной этот адский заменится холодом сумерек белых над серой Невой, серой Невою заменится серая Сена…» Нет, никогда… Неизменна измена, вспорота городу верности вена, что ты кружи́шь над моей головой, черный ворон, я не твой… «Непоправимо холодно…» Непоправимо холодно в сумеречных переулках, жар позапрошлого полудня инеем сел в простенках, на календаре – позавчера, то же – на пухлых прелых булках, вылеживающих вечера, меняясь в оттенках. Подсветивши фасады площади, уместившейся на ладони, пробредаешь по стенкам ощупью, потому что ладонь зажата, потому что скрученного кулачка не отпустишь и на кордоне, полузадохлого светлячка не выдашь в рукавицы солдата. А что там значится в календаре, какое, милые, на дворе тысячелетье и день недели, – это выдохни и забудь, мы живем не когда- и не где-нибудь, но где-то, хоть в гетто, но в самом деле. Подсветивши фасады площади, / уместившейся на ладони… ⇨ Это пл. Фюрстенберга, самая маленькая площадь в Париже. На ней же происходит действие стих. «Там, где Кривокардинальский переулок…» (см. ниже). «Разговор, которого никогда…» Разговор, которого никогда — Разговор, к которому ниоткуда — Набережные захлестывает вода, но река безымянна — Безымянна, как глиняная посуда, переполненная через край ожиданием чуда или хотя бы не чуда, чересчур ожиданием — Ожиданьем чего-нибудь или чего-то, называньем по имени мокрых камней, и размывом границ, и отплытием флота, отчаливанием щепочек от трухлявых пней, еще не чающих океана и не оглядывающихся назад, на полусумрачный палисад, на имя Лютеция или Секвана, но увы – — — …на имя Лютеция или Секвана.. ⇨ Лютеция – латинское название Парижа, Секвана – латинское (и польское) Сены. …но увы – — – ⇨ «Но, увы! не Варшава, не Ленинград» (Ахматова, «Из цикла «Ташкентские страницы»»). «Мокро, холодно, свежо…» Мокро, холодно, свежо над катящейся рекою. За вертящейся строкою не поспеешь, не нагонишь, только смысл из рук уронишь да вздохнешь нехорошо. Мокро, холодно, тепло, горько, жарко, переменно. Горьким пламенем примера не взожжешь, не распылаешь, близоруко протираешь запотевшее стекло. Мокро, холодно со щек. Сухо, горько в скулах сжатых. ОСТАНОВИ, ВАГОНОВОЖАТЫЙ! Отыщи останки рельса, трепыхнись, потом забейся, словно бабочка в сачок. Отыщи останки рельса… ⇨ В Париже в нескольких местах еще видны (или были видны в первые годы моей здесь жизни) остатки трамвайных рельс. В последние 10–15 лет сначала в предместьях, а теперь и по окраине Парижа проложены или прокладываются новые линии трамвая. «Пропоешь, и припев повторишь, и примолкнешь…» Пропоешь, и припев повторишь, и примолкнешь, как под дождь попадешь, хоть гори – не сгоришь, а промокнешь. (Занимается серая заря.) Между ночью и днем ни зарницы, ни разницы нету, за границей, за дном бессознания мрежи на очи надеты. (Брезжит от фонаря.) Между волком и сукой только зубы оскалены разно, скользким утром и в сумерках лампы слепые запа́лены праздно. («Одна заря загрызть другую…») Получив между глаз, меже очи, от Господа данных, как раз различишь, что за час на часах дня ли ночи недавних. (Чужую жизнь, недорогую.) Вот когда воспоминания, нахлынув, как прожектор, наведенный издаля, сволокут твои останки в город Хлынов, где холмами загорбляется земля, где засушливое царственное лето, где владетельная мерзлая зима, где никто ни в чем не требует ответа от сошедших с недалекого ума, где черемуха качается и наносит холода и ничто не приключается никому и никогда, и где на заре на зореньке медлительная метель укроет тебя, угреет тебя, усыпит тебя до беспамяти, без памяти и без страсти… Метет, пометет, заметет помелом, и поделом, и поделом, промежду двух зорь, четырех челюстей припоминанья страстей отметённых, отлетевших, промежду двух зол и двойных обид зеницы души обретают вид не сожженных, а истлевших. Между волком и сукой только зубы оскалены разно… ⇨ Известное французское выражение «час между волком и собакой» означает сумерки. «Вот она, la vie quotidienne…» Вот она, la vie quotidienne, в громыханьи грязных метро, сонный взор куда ты ни день, белый день вопьется остро, белый день взовьется в зенит, сонные прорежет глаза, заведет тебя, заманит, закружи́т, закружится, за- вертится, катясь на закат невеселым веретеном, падающий свет из окна, гаснущий закат за окном, под мостами темь-чернота, сигареты тень изо рта, холодок гранитной скамьи, хладные объятья мои. |
