_____________ в шахту пепла никнущий голос, орфик сошедший в ортопедический ад: клешня, торс или затылок Бога. Воздвигающий пустоту, «куст несгораемый» в отсутствующем пейзаже, непостижное. вот и я о том же, проникновенно никнущий голос, в стропилах, снегом занесенного чайного домика – безучастный мерный веер беззвучной речи Безумный Пьеро Мрачный пафос, отчасти сентиментальный, отчасти циничный, что, возможно, одно и то же, торжествует в финале. Тогда как в целом это смешной, смешнее некуда, фильм. Капкан истории. Уголовный жаргон… библия, потерянный синефила рай. Годар тогда еще был влюблен в красный автомобиль, а не в интербригаду, в скорость, в Анну Карину. Мелодраматический флер. Нелепая театральная смерть в бесшабашной (по нотам разыгранной) перестрелке. Очки солнцезащитные, балетное па. Пуля, отлитая в Голливуде, убивает больнее. Что на самом деле тревожит, так это отсутствие так называемой «любовной сцены», искушение опытом. Отсутствие совращает перспективу, тогда как последовательность событий — фальшивка, подобие. Подобно Джойсу Годар предпочитает двусмысленный пародийный монтаж зияние и в смерти человеческое ускользает разноцветные динамитные шашки к которым Бельмондо спичку подносит смехотворный и вероломный жест лучшее тому свидетельство крах классической парадигмы сказал бы критик …Истлевает белая сигаретка в уголках асимметричных губ самоубийцы Пьеро – с лицом будущей кинозвезды. Как и Марат, он лежит в ванной, но – читает. Нечто о Веласкесе, возможно, Фуко, описывающего в «Слова и вещах» «Менины» (на ум приходят плоскости Пикассо). Повторю: насилия и не ждали. Годар тогда еще был влюблен в красный автомобиль, в скорость, в Анну Карину. И знал, тогда уже знал, что человек никогда не совпадает ни с собственной смертью, ни, собственно, с бытием. Короткое танго Марлон Брандо говорит по-французски, и ничего не говорит. Грохот сабвея, моста медленное сверло. Ласка, кремирующая ответный безблагодатный жест. Она состригает ноготь на пальце, входящем позднее в его промежность. Он преследует некую неочевидную цель, отнюдь не идею… У любовника его мертвой жены халат той же расцветки, что и у него самого. Не двойничество, но насмешка банальной женственности, наивный сарказм (различие стерто задолго до сакраментального последнего шага в ванную комнату с опасной бритвой; она красива – в цветах, в гробу). В окне напротив темнокожая — как из воска – фигура играет на саксофоне; его подруга сосет мохнатое жало долгой ноты, нет, пронзительной и короткой. Танго с голой задницей, танго. Он пытает ее, девочку с мальчишеским торсом. Условие принято: никаких имен, никаких дат, историй из детства. Разве что танец, – и рикошет пули, обрывающей никчемный экстаз, гаснущий фейерверк безмятежной плоти… И этот крохотный влажный кусочек жевательной резины с мертвой слюной на внутренней стороне балконных перил, который он оставляет: жалкая белесая точка, мерцающая в темноте финального кадра. Фотоувеличение
Химикаты пестуют зернистый экран; покрывают слизью (слюни дьявола) новую фотомодель. Но он уже захвачен другим. Отверстие приникает к земле. А труп, был ли труп, или это пустое вопрошание, подобно тому как парк пуст, где ветер словно бы обретает плоть узкого лезвия, как изнанка листвы в черно-белом отражении объектива, ложащаяся плашмя. Это – он настаивает – пустое место лишь предвестье той, другой пустоты; метафора, не лишенная метафизического подвоха, соблазна истолковать то, что не поддается истолкованию. Присутствие – здесь он делает изумленный шаг в сторону, заслоняя ничто, — не принадлежит ничему. Обладать (любовники так не позируют) камерой – нечто большее в той игре, где разыгрывается «реальность». Затвор щелкает. Если бы не затвор, затворяющий эту «реальность» в образ, картинку, прикнопленную к стене, он бы никогда не проникся странной властью исчезновения. Киноглаз 1 |
