Тем не менее он поднялся с дивана, совершенно не стесняясь своей наготы, и подошел к ее джинсам. Отыскав в кармане маленькую коробочку, он быстро натянул презерватив.

– Больше никаких «подожди», – сказал он, накрывая ее тело своим.

– Больше никаких «подожди».

Так у него не было никогда и ни с кем. Они держались друг за друга так отчаянно, как будто неистовство их сплетенных тел могло заставить все то, что когда-то разделяло их, исчезнуть. И так и произошло на краткий миг, миг, который ему отчаянно хотелось задержать, чтобы остаться в нем до конца жизни.

Потом, когда все было кончено и оба распластались на диване в изнеможении, цепляясь друг за друга с такой силой, что неминуемо должны были остаться отметины, Сойер, который лежал, уткнувшись в шею Джулии, выдохнул:

– Вообще-то, несмотря на мою прискорбную несдержанность на этот раз, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, я на самом деле кое-чему научился.

Она неожиданно рассмеялась.

– И как только у меня появятся силы, чтобы подняться, я отведу тебя в спальню и продемонстрирую тебе это.

Когда она проснулась, уже наступило утро, но в спальне было темно. Джулия несколько раз поморгала и, повернув голову, увидела, что Сойер пристально на нее смотрит.

Волосы у нее растрепались, за ухом курчавилась розовая прядь. Джулия глубоко вздохнула, словно признавая собственное поражение.

– А я-то думала, что все для себя решила.

– Может, если я пообещаю тебе еще одну ночь, это немножко прояснит ситуацию?

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

Он тихонько провел пальцем по ее предплечью. Едва она поняла, что его движения повторяют очертания ее шрамов, как немедленно отдернула руку. Сойер потянул ее обратно.

– Зачем ты это с собой делала?

Она внимательно наблюдала за тем, как он, сосредоточенно глядя на свой палец, водит им по рубцам на ее коже.

– Это был способ справиться с чувством подавленности и полной ненужности. Я не знала, как выразить все то, что я чувствовала, и весь мой гнев был обращен внутрь меня самой, поэтому я изливала его таким способом. Только не думай, что я своим умом до этого дошла. Мне понадобились годы терапии.

Он встретился с ней взглядом:

– У тебя никогда не появляется желания сделать что-то подобное снова?

– Нет. Если ты не заметил, я теперь великолепно умею выражать свой гнев.

Она слегка пошевелилась и еле заметно поморщилась.

– У тебя что-то болит?

Она смущенно кашлянула:

– Просто… перерыв был слишком долгий.

Наверное, нехорошо было так радоваться этим ее словам. Впрочем, ему плевать, хорошо это или нет. Он просто обрадовался. Он столько времени гадал, чем она занимается там, в Балтиморе, с кем она. Ему почти ничего не было известно об этой части ее жизни.

– Почему ты не вернулась в Маллаби?

– Я думала, мне не к чему возвращаться.

Она повернула голову и принялась разглядывать потолок.

– И ты никогда не скучала по дому?

– Я все время по нему скучаю, – произнесла она, по-прежнему не глядя на него. – Просто я не знаю, где он, мой дом. Где-то там есть счастье. Я знаю это. Иногда даже чувствую. Но это все равно что гнаться за луной – стоит мне только решить, что я уже заполучила ее, как она исчезает за горизонтом. Я горюю и пытаюсь жить дальше, а потом эта чертова блямба на следующую ночь появляется на небе снова и опять манит меня надеждой поймать ее.

Никогда еще ему не доводилось слышать ничего столь пронзительного и честного. И это Джулия, которая всегда держала все свои чувства в себе!

– Это и есть та важная вещь, которую ты собиралась мне рассказать?

– Нет.

Он простонал:

– Ты моей смерти хочешь. Это что-то хорошее?

– Да.

Его ладонь легла ей на бедро и скользнула выше.

– Лучше, чем прошлая ночь?

– Ни в какое сравнение не идет.

Она накрыла его руку своей, остановив продвижение.

– Сколько сейчас времени?

Он приподнялся на локте и посмотрел на часы у изголовья кровати:

– Девять с небольшим.

Она заколебалась:

– Утра?

– Да.

Джулия ахнула и выскочила из постели. Подойдя к окну, она раздвинула плотные занавеси. В темную комнату немедленно хлынуло утреннее солнце. Когда перед глазами у Сойера перестали плавать светлые пятна, он обнаружил, что беззастенчиво таращится на ее обнаженный силуэт, отчетливо вырисовывающийся на фоне окна. Все прочее вокруг словно перестало существовать. У него защекотало в животе, голова закружилась.

– С ума сойти, уже утро! Почему ты мне не сказал? Что у тебя за шторы? – Она схватила провинившийся материал и принялась пристально его рассматривать. – Я думала, еще не рассвело!

– Это специальные светонепроницаемые шторы. Если бы не они, солнце каждое утро било бы мне в глаза. – Он уселся в подушках и закинул руки за голову. – Знаешь, мне очень нравится, как ты выглядишь с тыла, но, думаю, мои соседи имеют возможность наслаждаться гораздо более роскошным видом. Не могла бы ты повернуться ко мне?

Джулия отскочила от окна и прикрылась шторой.

– С ума сойти! Я только что устроила твоим соседям сеанс эксгибиционизма. С утра пораньше в воскресенье.

– Я уверен, что узрел лик Бога.

– Мне нужно идти, – сказала она, глядя на дверь.

– Нет.

– Мне нужно испечь торты для сегодняшнего меню. Я и так уже опоздала. Обычно к этому времени у меня уже все готово. Где мои вещи? – Она принялась озираться по сторонам, потом спохватилась: – А, они же внизу.

И, как была, голышом, выскочила из спальни.

Сойер улыбнулся и встал с постели. Сняв с крючка за дверью халат, он надел его и спустился по лестнице следом за Джулией.

Она оказалась проворной. На ней уже были джинсы с туфлями, а блузку она как раз натягивала в этот самый момент. Когда ее голова высунулась из ворота, он оттеснил ее и прижал к стене у двери.

– Ну вот, мы там, откуда начали. Я считаю, это знак, что нужно повторить все еще раз.

– Если ты меня отпустишь, я испеку тебе торт.

– Это нечестный прием.

Внезапно в дверь постучали, и Джулия от неожиданности негромко вскрикнула.

Сойер поморщился и потер ухо.

– Кто это? – прошептала она.

– Не знаю.

– Не открывай. Может, они уйдут?

– Угу, и отправятся прямиком в полицию, потому что слышали в доме женский крик. В чем проблема? Ты не хочешь, чтобы люди знали, что мы провели ночь вместе?

Он отпустил Джулию и подошел к двери, не дав ей времени ответить, потому что возможный ответ его страшил. Даже после этой ночи она все равно была как вода в его руках. Он не знал, как ее удержать.

Сойер открыл дверь. Когда он увидел, кто стоит на пороге, первой его мыслью было «Вот черт». Только этого ему сейчас не хватало.

– Привет, Сойер, – сказала Холли, входя в дом. – Это ты только что кричал женским голосом?

При виде Джулии она замерла. Повисло неловкое молчание; какое-то время все трое топтались на маленьком пятачке у двери, не говоря ни слова и лишь разглядывая друг друга.

– Холли, – нарушил наконец тишину Сойер, – ты помнишь Джулию Винтерсон?

– Ну разумеется, – отозвалась та и бросила на Сойера проницательный взгляд, а потом с улыбкой обернулась к Джулии. – Рада тебя видеть.

– И я тебя тоже. Прошу прощения, но мне уже пора бежать.

Не прошло и нескольких секунд, как она исчезла. Опять.

Сойер закрыл дверь и повернулся к бывшей жене:

– Я и забыл, что ты обещала заехать.

Холли чмокнула его в щеку и, пройдя через гостиную в кухню, принялась варить кофе. Он двинулся следом за ней, вспоминая, как в шестом классе впервые попросил ее стать его девушкой. Вспомнил, какое ликование его переполняло тогда при мысли о том, что он наконец сможет взять ее за руку. Все школьные годы она была его лучшим другом. Он всегда ценил ее. И уважал. Но он не знал, любил ли ее когда-нибудь. Та ночь с Джулией на футбольном поле должна была сказать ему это, но ему стало слишком страшно отказываться от будущего, которое он так тщательно распланировал.