И в конце концов к ночи это произошло.

Едва стемнело, как разразилась чудовищная гроза. Она налетела так неожиданно и с такой яростью, что Эмили с Вэнсом наперегонки бросились закрывать окна, смеясь, как будто это была веселая игра. Потом они вместе стояли на крыльце и смотрели на плотную стену дождя. Эмили вдруг стало казаться, что исход дня приближает ее к концу истории, и от этого почему-то было грустно. Она изобрела какой-то предлог, чтобы остаться с дедушкой Вэнсом. Они играли в карты и разглядывали фотоальбомы, которые как по волшебству извлек откуда-то старик, – фотоальбомы, полные фотографий ее матери.

Наконец дедушка Вэнс сказал, что хочет спать, и Эмили неохотно пожелала ему спокойной ночи. Она поднялась на второй этаж, пошла к себе в комнату и только тут поняла, что забыла закрыть балкон. Дождь хлестал в окно, и на полу перед балконом растекалась огромная лужа. Примерно час Эмили вытирала пол, двери, стены и всю находящуюся рядом мебель. Потом побросала мокрые полотенца в ванну и стащила с себя влажную одежду.

Покончив с этим, она натянула хлопчатобумажную ночнушку и нырнула в постель. Температура резко упала, и укрыться на ночь простыней показалось ей почти неприличной роскошью. Дождевые капли барабанили по стеклу с таким звуком, как будто с неба сыпались монеты.

Несколько часов спустя она проснулась оттого, что во сне сбросила с себя простыню. Вокруг было тихо, и эта странная тишина производила впечатление оборванного на полуслове предложения. Гроза миновала, и в комнате снова стало неприятно жарко.

Эмили открыла глаза и увидела, что сквозь щели в шторах сочится лунный свет. Она медленно выбралась из постели, подошла к балкону и распахнула двери. Набухшие от дождевой влаги сучья деревьев так отяжелели, что почти распластались по полу балкона. Снова вернулась жара типичной южной летней ночи с ее влажной духотой, но лунный свет, искрящийся на влажных поверхностях, создавал иллюзию, будто все вокруг подернуто льдом.

А ведь поначалу все это казалось ей таким чужим. Когда Эмили только приехала сюда, она не знала еще, что так полюбит эти места.

Она вообще многого не знала, когда только приехала.

О вещах странных и поразительных…

Лунный свет, обрисовывавший прямоугольник балконной двери, выхватывал из темноты всего несколько дюймов стены, но этого оказалось достаточно, чтобы внезапно заметить, что рисунок в виде фаз луны на обоях, с которым она прожила всю эту неделю, исчез. Вместо него стену покрывал узор в виде длинных желтых полос на причудливом темном фоне, точный цвет которого назвать Эмили затруднялась. Выглядело это как открытые темные окна и двери, сквозь которые лился свет. Обыкновенно обои служили отражением ее настроения или положения дел, но разгадать значение этого рисунка Эмили не могла. Новая дверь, которая открывается перед ней? Освобождение от чего-то?

Когда до Эмили наконец дошло, что это означает, она стремительно обернулась, лихорадочно оглядывая темную комнату до тех пор, пока ее взгляд не остановился на нем.

Вин сидел на диване напротив ее кровати, склонившись вперед и уперев в колени локти сцепленных рук.

– Срок моего наказания истек в полночь, – произнес он.

Сердце у Эмили учащенно забилось. Она была так рада его видеть. И в то же время неожиданно для себя самой почувствовала себя не в своей тарелке.

– И… и ты так и собирался сидеть здесь, пока я не проснусь?

– Да.

Он стремительно поднялся и подошел к двери балкона. Эмили стояла в прямоугольнике лунного света, и он остановился, чуть не доходя, как будто их разделяла незримая граница, которую он не мог перейти.

– Я почти и забыла, как ты выглядишь, – пошутила она.

Шутка вышла дурацкая. Почему она так нервничает?

Потому что он чуть было не поцеловал ее.

– Я все это время только и делал, что вспоминал, как ты выглядишь, – очень серьезно произнес он.

– Вокруг меня постоянно колотили молотками, пилили и косили. В таких условиях не сосредоточишься.

Он посмотрел на нее с непонятным выражением.

– И это твое оправдание?!

– Еще у нас в доме нет кондиционера. Знаешь, как трудно сосредоточиться, когда нет кондиционера?

Ее несло, но остановиться она не могла.

– Твой дед велел спилить самый большой сук с дуба, который растет под твоим балконом. На этот раз мне пришлось изрядно попотеть, чтобы забраться сюда.

Эти слова наконец-то заставили ее умолкнуть. Она пристально посмотрела на него:

– И сколько раз ты сюда забирался?

– Порядочно.

Ей вдруг вспомнился самый первый ее день в Маллаби.

– В тот день, когда я приехала, мой браслет… на столике…

– Я знал, что ты должна приехать. Мне было любопытно тебя увидеть. Браслет я нашел на тротуаре перед домом.

– Тебе не нужно больше прокрадываться сюда тайком. Теперь все будет в открытую, верно?

Вместо ответа Вин шагнул в круг лунного света перед ней, так что они почти соприкоснулись.

Поначалу ничего не происходило. А потом вокруг него начало разрастаться ослепительное сияние, как будто он вдруг раскалился добела. Эмили вскинула на него глаза. Он пристально наблюдал за ней.

– Я сказала тебе неправду, – прошептала она.

На его лице отразилось беспокойство, он попытался отступить обратно в тень.

– О чем?

Эмили удержала его.

– Что я забыла, как ты выглядишь. Это невозможно забыть. И я никогда этого не забуду, – произнесла она. – Ни за что в жизни.

Он улыбнулся и обхватил ее лицо ладонями.

А потом наконец поцеловал.

Мэдди Дэвис на ходу поправила висящий на одном плече рюкзак. В Маллаби она приехала накануне и остановилась в гостинице «Инн» на Мэйн-стрит. Номер ей заказали родители. Она хотела все сделать сама, но родительское беспокойство было ей понятно, и если от того, что они заплатят за ее проживание в этом роскошном отеле, им станет легче, значит она проглотит свою гордость и будет послушно есть шоколад, который горничные оставляют для нее на подушке каждый вечер.

Она не слишком хорошо спала ночью. Полная луна светила прямо в окно, и большую часть ночи Мэдди провела, свернувшись клубочком в кресле и глядя на парк на противоположной стороне улицы. За завтраком хозяйка гостиницы упомянула, что августовское полнолуние в здешних краях называют полнолунием осетра. Оно лишает людей покоя, сказала женщина, как будто им предстоит сделать слишком много дел, поймать слишком много рыбы.

После завтрака Мэдди поболтала по телефону с мамой, пытаясь говорить легкомысленным тоном. Однако мамин голос все равно показался ей напряженным.

– Может, я наконец-то найду объяснение своей склонности к сарказму, – пошутила Мэдди. – Может, он у меня врожденный, а вы ни в чем не виноваты.

Мама не засмеялась. Могла бы с самого начала догадаться. Родители у Мэдди – добрейшей души люди, но шуток ее не понимали никогда. Она с самого раннего возраста научилась в их присутствии держать свои остроты при себе.

Было изумительное солнечное утро понедельника. Мэдди полной грудью вдохнула терпковато-сладкий воздух, и ее плечи немного расслабились. Ей нравился этот городок. Он пробуждал в ней смутные воспоминания о чем-то таком, что она и сама бы не могла облечь в слова.

Впереди показалась вывеска «Джейс барбекю».

Мэдди почему-то остановилась. Ноги просто отказывались идти дальше. Людям, которые шагали следом, пришлось расступиться и обойти ее с обеих сторон.

Долгие годы она представляла, как сделает это, и наконец этот миг настал. И все же она попыталась снизить градус серьезности своей затеи, выделив на нее всего несколько дней. Эту поездку она втиснула между окончанием летней практики в адвокатской конторе у отца и началом занятий в ее джорджтаунской школе. Однако теперь, когда оставалось сделать лишь последний шаг, Мэдди не знала, хочет проходить через все это или нет. Чего она на самом деле намерена этим добиться? У нее прекрасные отношения с приемными родителями. Про родную мать ей и без того уже известно достаточно, чтобы восстановить причины, подтолкнувшие ту отдать Мэдди на удочерение. Джулии Винтерсон тогда было шестнадцать, и она училась в Кольеровской спецшколе, расформированном ныне учебном заведении закрытого типа для неблагополучных подростков, которое по меркам того времени было новаторским. Несколько лет назад оно было закрыто из-за проблем с финансированием. В настоящее время Джулия жила в небольшом городке в Северной Каролине и держала ресторан. Замуж она так и не вышла, и детей у нее тоже больше не было. Частный детектив, которого по поручению Мэдди наняли ее родители, раздобыл даже фотографию Джулии. Она оказалась симпатичной молодой женщиной, но в ее темных глазах застыло какое-то отсутствующее выражение. Мэдди с ее светлыми волосами и синими глазами почти ничем на нее не походила, разве что отчасти формой губ. Должно быть, она пошла в своего биологического отца, кем бы он ни был. В свидетельстве о рождении вместо его имени стоял прочерк. Это имя было той единственной тайной, открыть которую могла только Джулия.