Мюррей посмотрел с восхищением.

– Знаешь, превосходный трюк. Где ты ему научилась?

– А-а, в Амарильо, еще маленькой. Постоянно пила из крана, опустив голову. Решила, что могу научиться этому, и в конце концов научилась.

– Молодчина. – Мюррей допил коньяк и глубоко вздохнул. – Диди, ты слушаешь?

– Угу.

– Тогда слушай внимательно. Когда мы были на той небольшой вечеринке, где я познакомился с Рут Винсент?

– Ну до чего ты ограниченный! И перестань гладить мой животик. Не хочу, чтобы ты гладил мой животик, когда просишь помочь тебе соблазнить кого-то.

– Черт возьми, кто говорит о соблазнении? И у тебя это не животик. Он только у маленьких девочек. У тебя брюхо.

– Ну, что бы это ни было, перестань. Мюррей, я не шучу. Из-за этого я чувствую себя совершенно непристойной.

– Извини, – сказал Мюррей. – Кажется, иногда я не очень сообразителен.

Диди села и опустила ноги на пол.

– Пожалуй, – сказала она, а потом недоуменно уставилась на него. – Мюррей, что там с этой девицей? Ты влюблен в нее?

– Влюблен. Поразительно, правда?

– Хочешь жениться на ней?

– Да.

Диди долгое время молчала. Потом вздрогнула и подобрала ноги под себя.

– Холодно, – сказала она. – Почему бы не разжечь небольшой огонь в старом камине? Нет смысла в камине без огня в нем.

– Принесу тебе одеяло. – Он встал. – Разводить огонь очень хлопотно.

– Ничего не хлопотно. Сначала разведи огонь, а потом можешь принести мне одеяло и еще коньяка.

Мюррей послушно принялся за дело, развел яркий огонь, а потом пошел за одеялом и очередным бокалом коньяку. Когда вернулся, Диди сидела на полу перед камином, лениво тыча палочкой в золу растопки. Он протянул коньяк и набросил ей на плечи одеяло.

– Теплее теперь?

– Немного. Нет, на кушетку не садись. Придвинь кресло, чтобы я могла прислониться к тебе.

Мюррей придвинул кресло, и Диди положила голову ему на колено.

– Разве не странно? – сказала она. – Зачем только строят камины в таких отелях?

– Не камины, – сказал Мюррей, – только один камин. Он единственный во всем здании. Во время Великой депрессии, когда делали все, чтобы удержать жильцов, Фрэнк заставил хозяев сделать его в своей квартире. Говорил, это была легкая работа, но я не уверен.

– Видимо, он был очень холоден.

– Наоборот. Он говорил, что ни разу не встречал хорошенькой девушки, которая могла бы удержаться от соблазна лечь на пол перед открытым огнем. А когда ложилась…

– Надо же, старый козел! – возмущенно сказала Диди.

– Умный старый козел. Смотри, где ты лежишь. И вообще это природная символичность. Хорошенькие девушки любят играть с огнем.

Диди легонько похлопала его по колену.

– Не все, дорогуша. Не та, в которую ты втрескался. Она учительница до мозга костей.

– Перестань, – сказал Мюррей.

– Нет. Ладно, перестану. Но я могу говорить о тебе, так ведь?

– Могу я тебя как-то остановить?

– Нет, никак не можешь. Мюррей, знаешь ты, что в тебе живут два разных человека, настолько разных, насколько это возможно? Знаешь, как это может быть плохо для тебя?

– Почему? Двое могут жить на те же деньги, что и один, так ведь?

– Перестань. В тебе два человека. Один из них весь день у себя в кабинете, или в суде, или где-то в трудах и может быть самым холодным, жестким, язвительным из двуногих тварей. А другой… Скажи мне вот что, Мюррей: когда ты начал водить меня по разным местам – сразу же после того, как Дональдсон дал мне развод, – почему ты это делал?

Мюррей взял пустой бокал, который она сунула ему, и поставил на пол.

– Ты должна бы знать почему. Я подумал, что ты славная.

– Нет, так ты не думал. Я была дурой. Просто испуганной, одинокой, плаксивой дурой. И ты знал это, разве нет? Вот почему появился из ниоткуда с громадным букетом и большим флаконом духов, разве не так?

– Разве так?

– Да, так. – Диди ударила его по ступне кулаком. – И это твоя другая сторона. Это другой Мюррей Керк – добрый, внимательный, он заботится о том, что испытывают люди, и не смеется над ними, когда они бывают слегка глупы.

– Я никогда не называл тебя глупой, – запротестовал Мюррей. – И перестанешь ты колотить меня по ступне? Сломаешь большой палец.

– Иногда я бываю глупа. – Диди ударила еще сильнее. – Но мне хватает ума понять, что в тебе живут два разных человека, и разделять их, как это делаешь ты, нехорошо. Происходит то, что одна сторона наблюдает за другой и не пытается помочь. Если бы ты хоть раз свел их вместе, то понял бы, как нелепо сходить с ума по этой красивой статуе самодовольной учительницы. А, что толку?! – произнесла она и повернулась лицом к камину. Палочка, которой баловалась, лежала поблизости, она взяла ее и бросила в огонь.

– Это несправедливая оценка, – сказал Мюррей ей в спину. – Разве я сказал хоть слово против Эвана, Алекса или кого-то еще, кем ты интересовалась?

– Нет, но я не говорила тебе, что хочу выйти за них замуж, разве не так? Ты знал, что Эван уже женат, а уж за Алекса, Господи, выходить я никак не собиралась.

– Почему? Он кажется, в общем, неплохим парнем.

– Я давно сказала тебе почему. Я не выйду ни за кого, кто не имеет денег. Настоящих денег, а не хвастовства.

– Да, хорошая характеристика Алекса.

– Тут я ничего не могу поделать. Он лапочка, но имеет сейчас только то, что я даю ему. Если мы поженимся, у него не будет даже этого, потому что тогда алименты перестану получать как бывшая жена. – Диди вяло пожала плечами. – Как знать? Может, снова выйду за доброго старого Дональдсона. Он добивается этого.

– Это перемена намерений. Когда я спрашивал прошлый раз…

– Тебе-то что! – раздраженно сказала Диди. – Принеси-ка, пожалуйста, еще выпить и перестань ко мне придираться. – Снова повернулась лицом к нему: – А потом, с чего ты решил, что эта девица приедет на вечеринку только потому, что я пригласила ее? На дружески настроенную она не похожа.

– Приедет. Она помешана на поэзии Эвана, а я сказал ей, что ты знала его. Сыграй на этом. Скажи, что будешь рада поговорить с ней о нем. Пригласи пару человек из той компании, которые увивались за ним, и скажи ей, что она познакомится и с ними. Только не говори, что там буду я. Это может создать проблему.

– Да, – сказала Диди, – вижу, что может. Мюррей, между тобой и этой девицей что-то уже произошло, так ведь? Что это было?

– Не знаю. Сам понять не могу.

– Приставал к ней или что?

– Заговорила как армейский врач, расспрашивающий призывника о половой жизни. Давай не касаться клинических подробностей.

– Значит, приставал, – убежденно сказала Диди. – И, держу пари, получил пинка, куда следует.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Но все-таки я не понимаю. Допустим, я сделаю это для тебя – пойду на эти хлопоты и все такое. Что я за это получу?

– Чего ты хочешь?

– Ну… – Она сунула в рот мизинец и задумчиво прикусила его, глядя на Мюррея сощуренными глазами. – Можешь купить одну из картин Алекса. Это самое малое, что ты мог бы сделать.

– Самое малое! – сказал Мюррей и рассмеялся. – Диди, все картины, какие пишет этот парень, величиной с цирковой тент. Что мне делать с вещью такого размера в этой квартире?

– О, какой ты щедрый любовник! Так вот, дело в том, что у него в студии много работ поменьше, и там состоится в субботу твоя драгоценная вечеринка. Захвати чековую книжку. Она будет твоим входным билетом.

– Шантажистка! – восхищенно сказал Мюррей. – Ладно, договорились. Одна маленькая картина, написанная от руки. Сейчас принесу бутылку, и мы за нее выпьем.

Два часа спустя, когда бутылка опустела и огонь догорал, она крепко спала на полу, свернувшись под одеялом. Была она там и наутро, но совершенно скрытая из виду горой дополнительных одеял и норкового манто, которые Мюррей любезно навалил на нее перед тем, как, пошатываясь, пойти к кровати. Только легкое шевеление этой горы говорило о том, что под ней есть жизнь.