Человеку нелегко сознавать, что он орудие Божественного Провидения и все-таки остается в безвестности.

В середине Дня благодарения Мюррей, увлеченный «Путешествиями Гулливера», сидел в ванне, наполненной до того горячей водой, что при шевелении пальцем ноги возникала острая боль. Когда зазвонил телефон, он попытался не обращать на него внимания, но в конце концов вылез из ванны и, не вытираясь, пошел в спальню.

– Мардж, что за черт? – произнес он в трубку.

Девушка на коммутаторе ответила:

– Извините, мистер Керк. Я знаю, вы хотели, чтобы вас сегодня не соединяли ни с кем, но этот джентльмен звонит с девяти часов, и в конце концов пришлось сказать ему, что я проверю, дома ли вы. Что ответить?

– Кто этот джентльмен?

– Некий мистер Ральф Харлинген. Он сказал, что вы его знаете по конторе на Ректор-стрит.

Мюррей знал эту фамилию, знал, о какой конторе идет речь, она давно пользовалась услугами их агентства. Это была одна из разросшихся юридических фирм неподалеку от Уолл-стрит, где десять старших партнеров и двадцать младших вежливо излагали за щедрый гонорар свои соображения по делам корпораций. Агентство «Конми – Керк» долгое время занималось их управленческими досье.

Ральф Харлинген был там одним из самых незначительных младших партнеров, очень мелкой сошкой, и единственное его достоинство, насколько знал Мюррей, заключалось в том, что он доводился сыном руководителю фирмы. Мюррей несколько раз встречался с ним в конторе. Это был рослый, поджарый человек с короткой стрижкой, с сединой на висках, с вызывающими неловкость манерами, слишком молодежными для его возраста. Разговаривали они о футбольных командах «Лиги плюща»[5] и только. Харлинген, видимо, был настолько увлечен этой темой, насколько Мюррей к ней равнодушен. Трудно было представить, по какой причине он может звонить.

Харлинген на другом конце провода рассыпался в извинениях, потом быстро перешел к сути дела:

– Знаете, приятель, вы сейчас незаменимый человек. Послушайте, вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Арнольд Ландин? Вам оно ни о чем не напоминает?

– Нет.

– А-а, – произнес Харлинген. – Ну, в общем, он мой клиент, один из полицейских, попавших под суд в связи с делом Уайкоффа. И само собой, это дело не имеет никакого отношения к Ректор-стрит. Я ушел из старой лавочки, теперь действую независимо. Что скажете по этому поводу?

Мюррей переступил с ноги на ногу в лужице воды, натекшей с него на ковер.

– Отлично, – сказал он. – Превосходно. Это большой шаг вперед.

– Конечно. Теперь нам нужно посоветоваться по этому делу. Видите ли, мы с миссис Харлинген завтра уезжаем в Филадельфию, чтобы провести выходные с ее родственниками, и я хотел бы встретиться с вами сегодня днем. Может быть, вечером. Дом у нас гостеприимный, народу будет много, но как-нибудь сумеем поговорить о деле. А напитки у нас превосходные. Настоящая амброзия.

– Отлично. Я приеду, мистер Харлинген.

– Ральф, приятель. Ральф.

– Само собой, – сказал Мюррей. – Большое спасибо, Ральф.

Добрый старина Ральф.

Мюррей положил трубку, затем поднял ее и набрал номер своего агентства. Контора была закрыта в выходные и на праздники, но кто-то из служащих всегда должен был находиться там на дежурстве. Ответил ему Лу Штраус, давний сотрудник.

– Лу, сделай мне одолжение, – сказал Мюррей. – Возьми в столе миссис Нэпп список, посмотри, есть ли у нас досье на Ральфа Харлингена и Арнольда Ландина.

– Это тот Харлинген, который звонил сюда утром? Я сказал ему, что он может найти тебя в отеле.

– Он нашел. Проверь его и Ландина.

Штраус вскоре поднял трубку:

– Мюррей, Харлинген тут есть, значит, досье на него существует. Однако на другого нет ничего.

– Я так и думал. Во всяком случае, оставь миссис Нэпп записку, чтобы завтра утром досье Харлингена лежало у меня на столе. Звонил еще кто-нибудь?

– Только миссис Нэпп, – ответил Штраус. – Проверяла, на месте ли я. Слава богу, я был.

В десять часов Мюррей поехал к Харлингену. Квартира его находилась в одной из громадных новых коробок из алюминия и стекла, которые высятся, веранда к веранде, над грязными берегами Ист-Ривер. В квартире были блестящая мебель и длинные, низкие кушетки, люди сидели на них, словно птицы на телефонных проводах. Голоса словоохотливых, раскованных болтунов оглашали квартиру неумолчным, нервирующим шумом.

Мюрреем поначалу завладела миссис Харлинген, эксцентричная, худощавая блондинка. Отделавшись от нее, он лениво бродил от группы к группе, пока его не припер к стене молодой человек в вельветовом пиджаке с бархатным воротником.

– В высшей степени незабываемый человек, надо же, – злобно произнес молодой человек. – Как вам это нравится? В высшей степени незабываемый!

– Кто? – умиротворяюще спросил Мюррей.

– Никто, – ответил молодой человек. – Неправильно – в высшей степени. Непонятно? У прилагательного «незабываемый» нет превосходной степени. Нельзя иметь частично незабываемую вещь, так ведь? Если что-то незабываемо, оно постоянно у вас в памяти, так ведь?

– Наверное.

– Что значит «наверное»? – воинственно спросил молодой человек. – Вы либо знаете, либо нет. Эти ваши «наверное» уничтожают чистоту языка.

Высокая девица с черной челкой толкнула Мюррея локтем.

– Не обращайте внимания на Дональда, – сказала она. – Он помешан на этой теме.

Молодой человек изумленно воззрился на нее.

– Помешан, – сказал он. – О Господи, помешан! – И ушел с оскорбленным видом.

Девушка проводила его взглядом, потом примирительно обратилась к Мюррею:

– Это не совсем его вина. На самом деле он очень умный, учился в Оксфорде на стипендию Фулбрайта, и это своего рода одержимость. А чем занимаетесь вы?

– Сбором материала.

– О? Для какой газеты?

– Ни для какой, – ответил Мюррей. – Только факты и цифры.

Брови девушки поднялись.

– Это звучит совершенно ошеломляюще, – сказала она, и стало ясно, что их общение кончилось.

В буфете он налил себе немного курвуазье. Человек рядом с ним, полный, краснолицый, с тонзурой седых волос, окаймляющих блестящую лысину, сделал то же самое, только наполнил стакан почти до краев. Они торжественно чокнулись, выпили, и толстяк крякнул от удовольствия.

– Знаете, почему я здесь? – спросил он.

– Потому что, – ответил Мюррей, – собираете материал для газеты.

– Нет, черт возьми. К прессе не имею никакого отношения. Я работаю в банковской сфере, распоряжаюсь инвестициями для коммерческого треста в центре города. Моя фамилия Уолтерс.

– Ладно, сдаюсь, – сказал Мюррей. – Почему вы здесь?

– Потому что, – торжественно ответил Уолтерс, – я сосед снизу. Эти дома построены так, что слышно, как на пол упала булавка, а иногда по время вечеринок с танцами я думал, что потолок обрушится мне на голову. Человек я мирный, не люблю ссор с соседями, да и кто любит? Поэтому я просто заключил с Харлингеном соглашение. Он может собирать здесь толпу, когда только захочет, а я за это могу присоединиться и утопить свои неприятности в выпивке. А он, сынок, подает самую лучшую. Я, должно быть, выпил уже на пятьсот долларов.

– «Сосед хорош, когда забор хорош»[6], – сказал Мюррей.

– Что это значит?

– Это цитата, – ответил Мюррей, – из стихотворения Роберта Фроста.

Уолтерс захлопал глазами.

– Он здесь?

– Я бы не удивился, – сказал Мюррей.

Он был один, держал в руке недопитый стакан, когда перед ним появилась девочка. У нее был землистый цвет лица, обкусанные ногти, девичья прическа «конский хвост», но губы были в яркой помаде, плечи сутулились, словно от пресыщения удовольствиями. Она походила на поджарый вопросительный знак.