После долгой беседы с глазу на глаз с Медведем в его кабинете Тулегенов уехал. Проводив его до машины, Владимир Михайлович вернулся к детям. Он включил экран телевизора, подал Шурику шахматы и сам сел тут же, очевидно, желая провести этот вечер в кругу семьи.

Галя не опускала глаз с отца. Она ловила каждый его взгляд, как кошечка, терлась щекой о его подбородок. Владимир Михайлович принимал ее ласки, но видно было, что его мысли витают гдето далеко.

Наконец, девочка не выдержала. В ее глазах мелькнули слезы обиды. Она встала и несколько раз в волнении прошлась по комнате.

Стоял тихий вечер. Стеклянные двери балкона были настежь открыты, и легкое дуновение ветерка с гор колыхало легкую штору. Галя с минуту рассматривала крупные южные звезды, потом резко повернулась и подошла к отцу.

— Папа! Ты мне доверяешь или нет? — спросила она.

Владимир Михайлович внимательно посмотрел на дочь.

Она стояла перед ним, крепко прижав к груди маленькие ручки, и с нетерпением ждала ответа. Шурик, сражавшийся с Васей в шахматы, оторвался от доски и с любопытством посмотрел на сестру. Кюльжан и Валерик отвернулись от экрана телевизора.

— Ты мне доверяешь или нет? — повторила Галя тихо, но настойчиво.

— Галочка! В чем дело? — спросил Владимир Михайлович, пытаясь привлечь к себе дочь. Но на этот раз Галя сама уклонилась от его руки.

— Ты что? Думаешь, что я все еще маленькая? — спросила она с обидой. — Что со мной можно разговаривать только о пустяках? А когда дело касается твоей работы, твоей жизни, может быть…

Голос девочки прервался. Она поспешно отвернулась и вышла на балкон.

В комнате воцарилось молчание. Вид Владимира Михайловича выражал высокую степень растерянности. Шурик с грохотом отодвинул шахматную доску, и все фигуры покатились по паркетному полу.

Покачав головой, Медведь встал и вышел на балкон за дочерью. Обняв за плечи, он ввел Галю в комнату, внимательно всматриваясь в ее повзрослому строгие глаза.

— Уму непостижимо, как ты могла догадаться, — сказал он с оттенком изумления. — Может быть, ты подслушивала наш разговор с Тулегеновым?

Галя негодующе затрясла головой.

— Мне совершенно не нужно было слушать ваш разговор. Ты думаешь, что я не читаю газет, не слушаю радио? Я давно все знаю. Понимаешь, все. Еще с того времени, когда ты подал рапорт об этом. Я ждала, что ты сам окажешь, наконец, мне. Своей дочери. А ты… Ты говорил об этом со всеми, кроме меня. Как будто бы я для тебя ничего не значу! Ты, наверно, решил, как всегда, сказать мне, что улетаешь в длительную командировку лишь перед самым отлетом на ваш дурацкий Марс!

— На Марс?!

Вася подскочил и замер на месте. Он думал, что ослышался. Тогда, дорогой, в вертолете, он воспринял слова Медведя, как шутку, преувеличенное восхищение качеством его ракетоплана. Оказывается, это было сказано серьезно.

Кюльжан и Валерик пожирали Владимира Михайловича глазами так, как будто увидели его в первый раз. Шурик издал негодующий вопль.

— На Марс! И ты молчал, папа! — И деловито добавил:

— Хорошо, что Галя тебя вовремя разоблачила. Я еще успею собраться.

— Куда собраться? — в свою очередь удивилась Галя.

— Как куда? Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы папа улетел без меня! Папа! Когда отлетаем?

Галя всплеснула руками, не находя подходящих слов.

Владимир Михайлович в замешательстве тщетно искал в карманах портсигар, не видя, что он лежит перед ним на столе. Шурик услужливо подал отцу папиросу и лихо щелкнул электрозажигалкой. Медведь закурил, избегая смотреть на детей.

— Мама знает? — с тревогой спросила Галя.

Владимир Михайлович утвердительно кивнул головой. Докурив до конца папиросу, он аккуратно потушил ее в пепельнице и, взглянув на детей, смущенно улыбнулся.

— Ну, раз мой секрет раскрыт, ничего не поделаешь. Но обижаться вам на меня не за что. Ведь до сегодняшнего дня я сам не знал, разрешат мне этот перелет или нет. Правда, я, как и многие другие, подавал рапорт, в котором просил оказать мне честь — доверить организацию и проведение первого в истории человечества группового полета ракетопланов на Марс. Но соперников в этом у меня было немало. Я горд и счастлив тем, что решение этой задачи доверено именно мне. Вы что же? Не согласны с мнением Комитета межпланетных сообщений? У вас есть причины подозревать, что я с этим делом не справлюсь, что не оправдаю оказанного мне доверия?

— Факт, оправдаешь! — сказал басом Шурик, влюбленно глядя на отца.

— И ваша мама в этом уверена, — удовлетворенно сказал Медведь. — Ты, Шурик, значит, к ней присоединяешься. А Галю мы сейчас какнибудь сагитируем. Сядь ко мне поближе, дочка! Не хмурься, и будем разговаривать с тобой повзрослому, как ты сама этого требуешь. Вот так! Прежде всего: что ты знаешь о возможности существования жизни на ближайших планетах? Или, может быть, ты уверена в том, что только наша Земля имеет подходящие для этого условия? Для возникновения и развития жизни нужна ведь вода, определенное количество тепла и подходящая атмосфера. Так?

— Так, — пробормотала девочка, не поднимая глаз.

— Ну, как, потвоему, в этом отношении обстоит дело с Луной?

— Поверхность Луны такая же, как поверхность пустынных равнин на земле, — ответила Галя, наморщив лобик. — Есть горы, похожие на кратеры, но нет ни морей, ни рек. Воздуха на ней нет. День и ночь тянутся по две недели. За ночь температура падает до ста шестидесяти градусов ниже нуля, а днем доходит до ста двадцати градусов выше. Так что на Луне жизни быть не может.

— Молодец, — сказал Владимир Михайлович с некоторым удивлением. — Ты что же? Специально изучила Луну, что даже ее температуру запомнила?

— Приходится изучать, и не только Луну, — со вздохом призналась девочка. — Должна же я знать, в каких условиях ты можешь очутиться. Когда ты по просьбе эскимосов летал в Гренландию, перетаскивая туда гелиоустановки, я читала все, что могла достать о ее климате, почве и всем таком… И все мои труды пропали даром! Уже через год там все дочиста переменилось через эти гелиоустановки. Лед ты ими растопил, что ли?