Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

А тут подходит срок уплаты за огораживание. Ведь мы не имеем права обнести изгородью свое поле, пока не внесем синьору пошлину, и он не даст своего согласия.

После этого надо распахать землю синьору, засеять и заборонить ее. К рождеству надо сдавать кур, и если они недостаточно хороши, приказчик оставит в залог крестьянина. Сам не доешь, а кур для синьора выкорми, как следует. Затем идет пивная повинность. Синьор берет ячмень и пшеницу с каждого. Если мы полностью не рассчитаемся, у нас заберут наших лошадей, уведут коров и телят.

Приходит вербное воскресенье — богом установленный праздник, когда нужно нести синьору пошлину на овец. На пасху мы опять пашем, сеем и бороним землю синьору. После этого надо охать и кузницу подковать лошадей, потому что пора отправляться в лес за дровами. А там наступает сенокос. Так мы мучаемся круглый год.

Кроме того, если полюбится девушка, принадлежащая чужому синьору, и ты хочешь на ней жениться — плати «кюлаж», брачную пошлину. Умрет отец, если хочешь взять завещанное тебе хозяйство, — подавай синьору наследственную пошлину. А «рыночные», «мостовые», «паромные», «дорожные» пошлины? А платежи за помол зерна, за право печь хлеб в своей печи, делать вино собственного виноградного жома? Ведь синьор обязывает или пользоваться его мельницей, печью и виноградным жомом, конечно, за плату, или платить опять-таки за то, что решил обойтись без его «помощи». Нет возможности выносить такое бремя! Мы готовы не то что в крестовый поход, — куда глаза глядят бежать от собственной земли.

— А еще хуже, когда наши господа начинают воевать между собою, — раздался чей-то робкий голос. — В прошлом году люди соседнего синьора вытоптали наши поля. Весь хлеб пропал на корню. Как мы эту зиму жили — вспомнить страшно.

— Говорят, будто в Нормандии, — сказал кто-то, — двадцать или тридцать лет тому назад сервы начали устраивать в разных местах сборища и на них решали жить по своей воле, лесами и водами пользоваться по своим законам. На каждом таком сборище было выбрано по два серва, они должны были вынести эти решения па утверждение общего сборища сервов всей страны. Только не знаю, чем это у них кончилось?

— Нехорошо кончилось, — ответил голос рассказывавшего о своем участии в крестовом походе. — Был с нами человек из Нормандии. Рассказывал он, что герцог нормандский послал графа Рауля с рыцарями, чтоб тайно взять этих выборных сервов. Страшно поступили рыцари. Всем выборным они отрубили руки и ноги и отправили их, искалеченных, обратно к тем, кто их послал. Дескать, с вами еще хуже будет, если не образумитесь. После этого крестьяне прекратили сборища.

— Что же ты нам посоветуешь? — спросил голос того, кто рассказывал о жадности своего синьора. — В крестовый поход после твоих слов идти боязно… Сам-то ты куда направляешься?

— В город.

— Зачем?

— Это мое дело.

— Зачем же ты к нам пристал?

— Посмотреть на простаков.

— Да кто ты такой. Ты серв?

— Был им.

— А теперь?

— Теперь я свободный.

— Тебя после крестового похода освободили?

— Я сам себя освободил.

— Ты смеешься над нами?

— Смеюсь над простаками. Разве вы не знаете, что если серв проживет в городе один год и один день, то он становится свободным?

— Это правда?

— Конечно.

— А что ты делаешь в городе?

— Я ремесленник.

— А мы можем стать ремесленниками?

— Если вас примет цех.

— Мы пойдем с тобой в город.

— Но я вам ничего не обещаю.

— Все равно мы пойдем с тобою.

— Я запретить этого не могу.

— Пойдем сейчас.

— Я пойду с рассветом.

— Ты думаешь, мы проспим?

— Это ваше дело.

— Очень хорошо, — шепнул Вася своим товарищам. — Утром мы скажем этим людям, что наши родители — сервы, что они умерли с голода, и попросим взять нас с собой. С ними мы доберемся до города, а дальше будет видно. Спи, сестренка, а мы с Валериком будем отдыхать по очереди, чтоб не проспать рассвета.

Хорошо в лесу ранним утром. Роса на листьях сверкает, как будто они унизаны бисером. Верхушки деревьев розоваты от солнца, а воздух кажется чудесным эликсиром из запахов цветов, лесных смол и непередаваемой утренней свежести.

Группа людей, среди которой находятся и наши путешественники, двигается по еле заметной тропе среди высокой травы и кустарников. У всех в руках дорожные посохи, вырезанные по пути. У немногих на ногах деревянные башмаки, большинство совсем босы. Короткие штаны и куртки из домотканой материи составляют их одежду. Головы покрыты колпаками из такой же ткани.

Идущий во главе одет лучше. На его плечах короткий суконный плащ. На голове широкополая шляпа из войлока. На ногах кожаные башмаки и шерстяные чулки. Трудно определить его возраст. Он высок и худощав. Его лицо с хищным профилем изрезано глубокими складками, но в черных прядях волос, падающих на плечи, нет и признака седины.

Вася старается держаться поближе к этому человеку. Ведь он заступился за них перед сервами, когда те возмутились присутствием посторонних подростков.

Несколько часов люди шли молча. Каждый был погружен в свои думы, да и разговаривать, идя друг за другом гуськом, трудно. Но вот тропа несколько расширилась, и шествие изменило свой характер. Люди сбились по двое, по трое, один из них обратился к идущему впереди:

— Брат! Еще далеко до города?

— К вечеру дойдем.

— Брат! Ты говорил, что мы можем стать ремесленниками, если примет цех. А что такое цех?

— Это — братство мастеров. Оно защищает их интересы.

— А как стать мастером?

— Сперва надо чтобы тебя приняли учеником. Когда выучишься ремеслу, — станешь подмастерьем. Проработаешь пять лет подмастерьем — тогда цех решит — можешь ты стать мастером или нет.

— А если не вступать в цех?

— Тебе не дадут работать. Такой у нас порядок.

— Брат! А если наш синьор найдет нас в городе и прикажет вернуться?

— Если цех тебя примет — все встанут на твою защиту.

— А это не грех идти против своего синьора? Монахи говорят, что мы родились сервами за наши грехи.

— Монахи говорят и то, будто африканские эфиопы имеют четыре глаза для меткой стрельбы. А я сам видел эфиопа — слугу одного синьора. Такой же человек, как и мы, только кожа темнее.

53
{"b":"62067","o":1}