- Я так думаю, не суждено мне обратиться черным аистом, - сказал Олег.

- Леший вроде как сказал, что, случай сам раскроет дух из кольца. Леший врать или лукавить не умеет, а потому будь спокоен. Хотя, честно сказать, мне самому не терпится увидеть это. Я видел перевертышей лишь однажды, в пещерах под горным хребтом Лангедок. Ты видел перевертышей? Нет? О, очень интересные существа. Ростом они с годовалого ребенка, только мордочка вытянута, прямо как у крысы, глазки красные, зубы острые, а превращаются лишь в пауков, да мышей летучих. А какой там запах. Если бы, приятный! Вонь такая, словно, кто-то взял и… впрочем, не важно. Кстати, он тебе еще снится?

Олегу, с тех самых пор, как он надел кольцо-перевертыш, часто во снах являлся черный аист. Он всегда держится поодаль. Серди облаков, позади деревьев, где-то меж травы в поле, но еще ни разу Олег не видел его вблизи. Зверь словно опасался, и только Олег приближался к нему, клокотал, и улетал прочь. Порой, к нему возвращался один и тот же сон из детства, в котором под ногами ползет змея, над головой летит птица, а вокруг бушует гроза. Когда он рассказал, об этом сне Теодору Кительсону, тот сказал, что это игра образов навязанных нам с младенчества, а потому ничего странного в этом нет.

Ближе к вечеру, когда дождь перестал поливать землю со злобой, а перешел в легкий, убаюкивающий треск, они снова пустились в рассуждения о тех синих, туманных сущностях, что виделись Олегу. Первый раз, при поимке древнего лешего, и второй раз, когда он пленил душу черного аиста.

- Определенно точно, в те моменты ты видел души. Я не думаю, что ты обладаешь даром, уж прости, ведь тогда бы ты видел их постоянно. Скорее всего, в первом случае, ты попал под влияние могучего и древнего духа, а во второй раз, тебе помогло увидеть душу кольцо. Вряд ли тут есть что-то еще.

Олега задели это слова, ведь даже если это и так, слышать такое весьма неприятно. Но вида он не подал, а после пары забавных историй ученого, о том, как он пытался договориться с паромщиком, о перевозе сундуков с книгами, и вовсе забыл об обиде.

***

Утро после дождливого дня выдалось прохладным, однако к полудню солнце прогрело землю, и Теодор Кительсон решил снова выехать в поле. Перед отъездом они обнаружили, небольшую корзину, сплетенную из корней, полную ягод и орехов. Оба подумали, что все-таки хорошо иметь в друзьях хозяина леса, закинули корзину в телегу и выдвинулись в поле. Когда они прибыли на место, ученый улегся в траву, предварительно распугав полевок, а Олег решил пройтись вдоль дороги, прихватив с собой немного орехов. Он шел у самого края тракта, поближе к придорожным кустам, чтобы чуть что, успеть скрыться. Но осторожность скоро его покинула, и он погрузился в мечты о том, как когда-нибудь покинет Глухой Бор и отправится в старны заморские, не опасаясь быть застреленным после встречи с первым же разъездом мечников. Мечты до того увлекли его, что он не заметил как сзади к нему приблизился всадник. Когда Олег понял это, было поздно – их разделяло не более десяти шагов. Всадник поравнялся с ним и сказал:

- Добрый день, господин.

Олег узнал голос - тот же человек, которого они встретили на дороге недавно.

- Добрый, - сказал Олег, и продолжил идти дальше, делая вид, что совсем не озабочен его присутствием.

- Позвольте спросить вас, - сказал юноша, когда спрыгнул с лошади. – Уж не Олегом ли вас зовут?

Олег продолжил идти.

- Я не понимаю, почему вас это заботит, но все же отвечу. Нет. Меня зовут иначе.

- А как, позвольте спросить?

Олег встал к нему полубоком, и положил руку на эфес меча.

- Вы что же, за такие вопросы мечом сечете? – спросил юноша.

- Быть может и секу. Неужели проверить хочется?

- Я же просто узнать хочу.

Не успел он договорить, как Олег вынул меч из ножен.

- Тот же меч, - тихо проговорил человек.

- Что ты сказал?

- Тот же самый меч. Олег, это ты!

Олегу это все порядком надоело. Он решил припугнуть приставшего крестьянина и поднял меч на уровень его горла.

- Нет, погоди! Я Прохор, помнишь? Проша, ну же. Да только давно меня так никто не зовет.

Словно из мутной воды всплыли знакомые черты на лице крестьянина. Олег вспомнил.

- Вижу, что вспомнил, - сказал Проша с облегчением. – Я уж боялся, что рассечешь меня. Я еще тогда тебя узнал. Понял, что это ты. Это же надо так совпасть. Ну, ты подумай!

Олег ничего не ответил, но меч опустил.

- Ты будто и не рад, Олег. Неужели ты не рад видеть лицо знакомое, хоть и повзрослевшее. А ты, кстати, все такой же. Взгляд холоднее разве что.

- Чего тебе надо?

- Я до сих пор помню, благодаря кому мы тогда выбрались из Глухого Бора, - сказал Прохор и покосился в сторону леса, - и до сих пор тебе благодарен. Я так и знал, что не волки тебя тогда утащили, а ты сам в лес ушел. У тебя же знак был. На ладошке твоей, как сейчас помню. Ох и отлупили же меня, когда я сказал, что тебя волки бы не загрызли, - вспомнил Прохор и потер шею.

- Лучше бы ты забыл меня, и благодарность свою бросил. Она мне не к чему. Я с тем миром больше знаться не хочу, да и он со мной тоже.

- Ты не спеши Олег, - сказал Прохор и сделал шаг вперед, - не спеши с миром то прощаться. Он вона с тобой еще не попрощался.

- Что ты хочешь сказать?

- А то, что я хочу вернуть тебе долг и спасти тебя от гибели. На днях, как только дожди уйдут на восток, к лесу придут огненники.

- Кто такие?

- А мужики царские, что с огнем обращаться мастера.

- И что им надо от меня?

- От тебя может и нечего, да только ты живешь в Глухом Бору. Только не отнекивайся, - сказал он, - я, может, наукам не обучен, но очевидные вещи понять могу. Выселки сейчас, кроме постоялого двора ничего не имеют. В Лысовке тебя уже сколько зим не видели, и не упомнить. А ты смотри-ка, вот он. Под самым носом нашелся. Почти два дня к ряду тебя нахожу. Где же тебе еще пропадать, как не в Глухом Бору, под боком у друга твоего диковинного?

Прохор кивнул в сторону Теодора Кительсона, нога которого весело болталась поверх другой, среди травы.

- Это Леший?

- Нет. Зачем им лес жечь?

- Дело странное: их голова сказал, что, мол, в Глухом Бору живет Леший, что знается с врагом всего нашего царства и помогает ему земли наши обворовывать, а добрым людям проезда не давать. Еще и баб портит, но это он добавил, когда изрядно выпил. Пусть мой конь травку пощиплет, - сказал Прохор и отпустил поводья, - изголодался бедняга, а я пока, расскажу тебе, как дело было…

Бокучар с барской неохотой раскрыл пухлые веки и потянулся, отчего деревянная кровать жалобно захрустела. Этот самый хруст послужил знаком для Мокроуса, который почти все утро просидел под дверью, ожидая пока хозяин изволит проснуться, сам он пробудился еще до первых петухов.

- Ну не топчись ты там! Заходи давай, – прогремел Бокучар.

- Там, вам письмо пришло, - сказал Мокроус, закрывая за собой двери, и протянул письмо наместнику.

- Так читай, чего ждешь. Я пока глаза в кучу соберу, уже полдень минует. Ну!

- Оно…

- Чего трясешь коленками цыплячьими?

- Оно, от царя.

Мокроус сказал это так, словно царь сам передал ему письмо в руки, и ждал ответа прямо за дверью.

- Как от царя?

- От самого царя, - подтвердил Мокроус и показал письмо Бокучару, - вот, и печать тут царская стоит.

- Как печать стоит?

В комнате возник страшный переполох. Бокучар, подобно большому жуку, которого опрокинули на спину, барахтался на кровати, пока не зацепился за изголовье и не поднялся. В одной ночной рубахе, взъерошенный и помятый, он подошел, чтобы взять письмо, но остановился.

- Как же я так? – оглядел он себя и крикнул слугу, чтобы тот помог ему одеться. Юноша чуть старше десяти лет с проворством воробья забежал в комнату, неся на плече тяжелый халат. Чтобы помочь наместнику одеться он запрыгнул на стул, но даже так ему недоставало росту.