Я внимательно вглядывался вперёд и пока не наблюдал ничего подозрительного. Молоточек диггера колотил по всему, чему можно. Раны на лице зудели как после плесени. «Десять секунд, Молох, десять секунд»! — я не мог дышать. Именно столько потребуется дрезине, чтоб наткнуться с древним злом. Семь секунд. Я по-прежнему ничего не видел. У тебя пять секунд. Три, две. Что-то мелькнуло в свете фонарей. У меня в какой раз засосало под ложечкой. Я не мог дышать. Кое-как разомкнул присохшие друг к другу губы и крикнул: «ВПЕРЕДИ».

— Мы ничего не видим — попутно с нами, Ахмет с Костей прекратили вращать рукоятку.

— Смотрите внимательнее — пытался я не выдать дрожь в голосе. — Оно не даст пройти.

И тогда мы услышали плач. На этот раз звучал он отовсюду. Вот-вот, и нас зальёт водопадом слёз. Как заведённый, я вращал УЗИ по кругу, но не понимал, куда целиться. Вроде, всё пространство вокруг нас освещено как ёлка на Новый Год. Какого Лешего?!

— Покажись, сукин ты сын!!! — заорал я так, что эхо, кабы не париться, взяло себе отгул.

Ответ последовал незамедлительно, словно зло испугалось слов. Где-то я слышал такое, что привидения и загробный мир — это всего лишь мозг под действием страха рисует себе чудовищ. Подпитывает их своим испугом. Но сейчас около нас стояло реальное существо: маленький мальчик, чьи волосы скрывали лицо, а худоба была настолько сильной, что ему бы позавидовали узники Дахау. Кости просачивались через тончайшие слои кожи. Волдыри покрывали тело точно лунные кратеры. Мальчик не издавал ни звука, а только глядел себе в рельсы. Я впитывал ледяной холод от незваного гостя. Складывалось ощущение, будто перед нами стоял сам Сатана в человеческом обличии. И он медленно поворачивает голову в нашу сторону. Сальные волосы всё так же закрывают лицо. Я знал, что сейчас произойдёт. Чувствовал всеми своими вибрами. «УБЕЙ! УБЕЙ!».

— Дави его! — крикнул я, не жалея глотки. Открыть огонь я не мог в виду того, что мутированный ребёнок выбрал крайне неудобную позицию. Нажми я на курок, то с лихвой расстрелял бы всех, кто сидел в первой дрезине.

— Твою мать, Молох, мы столкнулись с Путевым Обходчиком… Настоящим — прохрипела Чулок, когда мальчик прыгнул на стену и, как паук, полез в нашу сторону.

Мы принялись шмалить по потолку, стенам, но мутант оставался на шаг впереди. Камни и известняк сыпались нам на головы, в то время как Обходчик перепрыгивал от стены на потолок и обратно. В какое-то время нашу вагонетку как следует тряхнуло и я почувствовал дыхание доисторического зла у себя в волосах. Когда последняя обойма была отстреляна, воцарилась гробовая тишина. Вокруг клубы пыли. Кусок стены с шумом отвалился позади нас. Благо, друг друга не перестреляли перекрёстным огнём.

— Мы его убили? — первым подал голос Костя.

— Потом разберёмся — не выпускал я инициативы. — А пока погнали! Быстрее!

Дружно мы навалились каждый на свои рукоятки и погнали дрезину подальше от сумасшедшего перегона. Не прошло и минуты, как Проспект Славы встретил нас буднично, как ни в чём ни бывало. Я наблюдал за тем, как Мамонт выползала из вагонетки и направлялась в нашу сторону. Я понял, что ожидать следует наихудшего, когда лицо президента кардинально переменилось. Маска отвращения взирала на нас. Я глянул на Костю с Алей, на Ахмета, прижимавшего кулак ко рту. Моя рука угодила в липкое. Я повернул голову.

Чума не подал вида, как будто его вообще не существовало. Чулок же прижалась изо всех сил ко мне. На заднем сидение спокойно восседала Сашка. Выше плеч ничего не было. Из уродливого обрубка шеи до сих пор стекала тонкими ручейками кровь. Красная жидкость мерно заливала весь пол. Только я хотел встать, как позади в тоннеле разверзся крик насытившегося Сатаны, а тело девушки сократилось в предсмертных конвульсиях. Хотя какие, чтоб меня, предсмертные, когда Саша — труп уже как десять минут?!

Первым выпрыгивает из вагонетки Чума, за ним литовка. Я не успеваю. Безголовое тело валится на меня. Культя шеи смотрит в упор и шепчет. «Мерси боку», — повторяет фантомная голова. Сгустки крови заливают моё лицо, тело, руки, ноги. Глаза покрывают красным занавесом. И я чувствую её кровь у себя во рту. Определённо, у неё привкус железа.

Мамонт заверила, что опасных тоннелей вплоть до Волковской нас не ожидают. Труп Саши переправят следующим рейсом, а мы, дабы не вызывать подозрений вокруг безголового тела, тронулись дальше почти сразу после прибытия на Славу. Теперь последовали рокировки: Аля вместе с Ахметом осталась в первой дрезине. К ним же присоединился Чума. Во второй вагонетке к нам с Чулок подсел Костя.

— Шрамы затянутся — сказала, как по живому резанула, мне перед отправкой Мамонт. — Но чувство мести останется. Помни мой разговор про негласную казнь в подвале и задайся вопросом: «Оправдает ли она цель»?

— Оправдает. Нести в массы новую идею и, во имя неё, поверх старого строить новое — не в моих планах. Ты сама знаешь.

— Надеюсь, ты прав и не ошибёшься в самом себе. Вот, небольшой презент на прощанье.

Президент протянула мне свёрток газет, в которых было завёрнуто несколько поджаренных крыс. Я кивнул Мамонту, после чего она дала знак, чтоб мы трогались. Теперь я, вращая рукоятку, сидел близ Кости и попутно стирал с себя остатки крови. Когда мы подъезжали к тоннелю проспекта Славы, на котором, ко всему прочему, отсутствовало КПП, последняя капля кровинки слетела с моего лица. Только зубы оставались красными. Улыбнись я пошире, то меня было б не отличить от зомби или чёртова вампира, оставшегося, слава Богу, навсегда в фольклоре, в отличие от первого.

То расстояние, на которое мы потеряли уйму времени в городе, здесь под землёй пролетело незаметно. Полтора километра до Международной, оттуда столько же до Бухарестской, и ещё меньше до конечной точки. Меня не отпускало тревожное чувство, что на ближайшей станции на нас пчелиным роем повалятся тонны трупов. И в этот раз они не станут ничего делать, а заживо погребут, оставляя за тобой выбор: ждать, пока ты не умрёшь от жажды и изнеможения, или же задохнёшься от неописуемого запаха разложения. Вот опарыши заползают во все возможные поры, вгрызаются своими мутированными зубами в кожу. Заползают под неё, вылезают из глазных яблок, вьются в носу, вышибают зубы. Ногти, точно заводные, отлетают в стороны, и из них вьются новые твари. До тех пор, пока ты сам не становишься одним громадным червяком с костной системой, ибо кости не так просто переварить.

— Проезжайте дальше — спасли меня патрульные от дурных мыслей.

— Что там у тебя? — решил я срочно отвлечь себя, когда мы покидали пост. До станции оставалось полсотни метров, не больше. Вагонетка существенно сбавила ход.

— Депеша — ответил Костя, повертев в руках бумагу, которую юнец передавал до того патрульным. — О том, что мы вас переправляем за пределы КУ. Нас то с Алей в лицо знают, потому мы с вами. Так бы грош цена бумажке.

— Мне не послышалось, но ты сказал «КУ»? — прочла мои мысли Чулок.

— Купчинский Альянс. Так, всё, прибыли. Тише.

Представьте себя человеком, в один прекрасный день проснувшимся на другом конце света. Именно таким я себя и олицетворял, пока дрезина медленно катила нас вперёд. Международная — колонно-стеновая станция глубокого заложения. Оформление посвящено русскому авангардизму, как проконсультировал меня позже Костян. Про авангард я как-то давно слышал от чудаковатого купца на Садовой, когда тот мне пытался втюхать картину, на которой был изображён красный квадрат. «Она бесценна, — говорил он. — В давние времена пользовалась огромной популярностью». Но я понимал, что у продавца окончательно съехала крыша. Какой идиот станет наслаждаться видом красного квадрата? Может, в наше время найдутся такие, но раньше, по-моему, жили более цивилизованные люди.

Через каждые десять метров у края платформы к нам спиной стоял конвой. Обычно, по четыре человека. В руках казачьи шашки. Нельзя не обратить внимания на то, что люди одеты здесь одинаково — серый выглаженный костюм, напоминавший, скорее, мешок из-под картошки. Не хватало только номеров и букв на одеждах: специально для замены имени. А выглядело бы эффектно. «Щ-854, быстрее», — кричал бы конвоир на резидента, подгоняя того шашкой. «Сам виноват, что сабля тебе руку снесла», — улыбается эксплуататор и спешит на прежнее место, дабы кровь от культи не залила его с ног до головы. Надо же перед тираном отчитаться по поводу опрятности личной формы. Стоило гадать, на Звёздной царит нечто похожее, или же домыслы по поводу коммунизма — стереотип? Как в анекдоте о представлении русской семьи в глазах американской: сынок отпаивает водкой медведя, вывихнувшего ногу, дед стоит в очереди за талонами на талоны, а муж просит жену, пока та играет на балалайке, выключить атомный реактор, а то в доме стало слишком тепло.