— Ты слышишь? — я видел свет, который брезжил впереди нас, но ноги не подчинялись.

Мы отчётливо слышали всхлип, раздававшийся позади нас. Как будто плакал навзрыд ребёнок. В данном контексте явление исключало само себе, так как тоннель, освещаемый нами, был так же необитаем, как поверхность Меркурия. Ощущение, словно всхлип издавался из воздуха. Да и пропустить мы из принципа никого не могли, ибо переход — прямая линия от одной точки до другой.

Через какое-то время плач звучал настолько отчётливо, как если бы младенец стоял перед нами. И в тоже время нервы мои обострились до предела. Я ткнул Мамонта в бок, взывая к тому, чтоб поскорее отсюда убираться. Последующие метров сто выдались для меня очередной игрой со смертью. Каждый шаг мог стать последним. Всхлип всё ещё раздавался близ нас, но попытки определить источник звука завершались провалом. Так мы прошли спиной те самые сто метров, а затем, когда плач поутих, бросились наутёк к источнику света.

Станция Дунайский проспект, он же пограничный город оказался не тем, что я изначально ожидал увидеть. Очередная пещерка гораздо меньших размеров, представлявшая собой полукруг с радиусом метров в тридцать, не боле. Можно было по пальцам посчитать количество домиков-палаток, разместившихся здесь. А именно шесть штук: три с одной стороны, три с другой, располагавшиеся параллельно друг к другу, как плакаты в кабинете Мамонта. Системы воздухоочищения, в отличие от света, провести не успели, по тому дышать становилось затруднительно. Я глянул на бетонную плиту, послужившую тупиком. Как будто копатели отрыли летающую тарелку, замурованную в глубинах земли со времён атлантов. Рельсы клином упирались в стену. Там же стояли две вагонетки. Да, плакали Шушары — самая крайняя из планируемых до Катастрофы станций Пятой ветки. «Закадыш», — по словам женщины.

Мамонт провела меня в дальнюю правую палатку, где я, наконец, повстречал своих друзей. С порога я тут же попал в горячие объятия Чулок. Меня как будто отрезвили, и остатки бешеного страха, испытанного мною в тоннеле, улетучились, точно промилле в алкотестере. Ближайший час мы, как дружная семья во главе с присоединившимся Мамонтом, поглощали консервы, свежий хлеб и, конечно, сочную крысятину, от которой никто не стал возражать. Деликатесом послужило клубничное варенье, оставшееся ещё со времён той самой легендарной резни. Президент заверила, что, благодаря особому «подземному» хранению, варенье не покрылось плесенью. От последнего слова волна дрожи прошлась по нам как волна рук по футбольному стадиону. На вопрос Мамонта о моих планах, я не стал открывать всех своих карт, которых не ведали даже самые близкие, вплоть до Белого Чулка. Разум и чувства подсказывали, что бойцы ещё не готовы услышать продолжение истории, когда на свет из людей уже зарождались первые веганы.

— Молох, пока ты отсутствовал — не терял Ахмет времени. — Я договорился, чтоб нас провезли до Волковки. Дальше они не могут: стена из трупов, сам знаешь. А за Обводку вообще не суются, боятся чего-то как огня. Естественно, наше укрывательство от местных, в купе с безопасной пересылкой через Купчинский, скажем, Альянс, обошлось ценой всего оружия. Нам оставили то, с чем нашли в руках, плюс кое-какие патроны, ножи, фонарики, несколько консервов и пол-литровая бутылка воды.

— Пришлось «Блек Лейбл» отдать — тяжело вздохнула Чулок.

— Но оно того стоит — заступился кавказец. — Если бы не Мамонт, нас бы порвали на британский флаг. И плакал наш с тобой план.

— Наш с тобой? — переспросил я.

— Молох, не один ты имеешь секреты. Кстати, гранатку одну для себя я всё же приберёг, мало ли наткнёмся на того, кто обитает на Пушкинской. Нам же туда?

— Для начала — да — дёрнули меня за ниточку, отвечавшую за тревогу. Я ощущал себя магнитом, силком тянущимся к Меррику. Ого, даже имя вспомнил.

— И когда отъезд? — давно напрашивался у меня вопрос.

— Да хоть сейчас — откликнулась Мамонт. — Ты же видел две вагонетки снаружи? На них и поедем. По четыре человека на каждую, больше они не вмещают. Мы их спецом заранее сюда отогнали. Пойду за проводниками, надо же вам будет выбраться с территории, а то меня ждут на Славе. Народ у нас как иудей: дай лапу, откусят целиком руку. Всегда был и оставался подозрительным.

— Постой! — опомнился я. Чёрт, шрамы на лице опять вдруг запульсировали. — Здравый смысл взывает к тому, чтоб переждать день. Ты сама понимаешь, что мы чудом добрались досюда живыми. Мы же так и не знаем, кто там обитает в переходе и на что он способен. Если сегодня ровно месяц, то и хрен с ним.

— О чём это ты? — забеспокоилась Чулок. — Кто обитает и месяц с чего?

— Долгая история — потянулась за папироской Мамонт. — Молох, пойми, пока оно не найдёт себе жертву, не успокоится. Да, сегодня его первый день. Он или оно не чёртова ведьма, выползающая раз в год на вальпургиеву ночь. Ожидание может продлиться с неделю. Вам того надо? Так что собираем вещички. Отдохнёте в компании хиппи в Вудстоке.

— Вудсток? — вскинул бровь Ахмет, на что я машинально махнул ему рукой.

— Чего бы вы дальше не затеяли — оглядывала всех президент, остановившись в итоге на мне. — Но пообещайте одну вещь… О нашем существовании ни сном, ни духом.

— Слово диггера — кивнул я.

— Эх, жаль вас отпускать — потёрла руки Мамонт. — Что ж, в знак уважения, да и на дорожку можно и рюмочку простого принять.

— Чума — в какой раз приходилось мне вынимать бойца из состояния анабиоза. — Что стоишь? Начисти коньячку!

Нашими проводниками стали одни из служащих погран городка: две молодых девушки и юноша чуть постарше Глеба. Представительниц слабого пола звали Аля и Саша, парня — Костя. По поведению юнцов я понял, что Аля, та, которая рыжая, крутила романом с Костей, ибо они, держась за руки, полезли в первую вагонетку. Туда же водрузился Ахмет и Мамонт. Я был только рад, что мне довелось прокатиться с Чулок. Я помог залезть литовке, затем Саше, напомнившей мне блондинку с плаката. Хотя ассоциация дальше цвета волос у меня не заходила. «Мерси боку», — улыбнулась она мне. Так, а где носит Чуму?

В последний раз мне довелось окинуть взором несуществующую станцию метро Дунайский проспект. И станцией язык не поворачивался её назвать. Замурованное местечко, отрезанное от мира сего, с постоянным населением не больше десяти человек. Бетонная стена тупо вселяла животный ужас. Я хотел было позвать Чуму, но краем глаза всё же заметил его, сидящим в вагонетке за спиной у Саши.

— Чума, чтоб тебе Блокадник экзекуцию устроил над одним местом — бросил я в сердцах. — Тебе надо на шею вешать колокольчик, дабы точно знать, где ты.

— Я изначально здесь — выпытал я всё же из него предложение.

— Молох — позвала меня Мамонт, когда я перекидывал одну ногу в телегу. — Если задержишься на Бухарестской, передавай большой пламенный Рипли. Она президент той станции, хорошая баба. На фильмах только помешана, мечтает синематограф изобрести. Правда, в последнее время нервной немного стала. Все ждут бури, ибо затишье затянулось.

— Как знай. И у вас прям Амазония — устраивался я поудобнее. — Власть женщин.

— Хм, возможно. Так, шнеля, шнеля! Поехали, космонавты.

Дрезина пронзительно заскрипела, умоляя о том, чтоб её оставили в покое. Но, что поделать. Люди — эксплуататоры по своей натуре, вплоть до самых праведных. И большинство поступков, не считая тех, что на уровне семьи, делаются в свою выгоду, пусть даже бессознательно. Именно поэтому христиан я считал самыми большими лицемерами в истории. Или же, в нашем случае, «Исход», с которым у меня имелись личные счёты.

Костя и Ахмет гнали вперёд свою вагонетку, в то время, как мы с Чумой держались позади. Вопрос рельс, конечно, был решён. Девушки освещали нам путь и в то же время держали на изготовке М-16, навсегда позаимствованные у кавказца в качестве оплаты. Я не обратил внимание, какое оружие было у президента. Вроде бы, 357-й Магнум: точь-в-точь как у Грязного Гарри из одноимённого фильма. Через минуту мы оказались на том же самом месте, где находился эпицентр того плача. На сей раз стук колёс перекрывал любые звуки.