— За мной — прервал размышления патрульный, отдавая мне ксиву. Интересно, как звать того паренька? Правда, сути это никакой не меняло, ибо любое имя, в конце концов, можно заменить на тривиальное «эй, ты». По негласной инструкции, патрульным питерского метрополитена обязывалось обыскивать каждого неизвестного человека, нарушавшего границу отдельного участка, то бишь станции. Либо мне чертовски повезло и часовой новичок, либо со времён моего отсутствия в подземке что-то изменилось. Но больше всего меня пугало то, что я откуда-то знал инструкцию. Частичная память?

— У нас тут довольно опасный участок! — скрываясь в тёмном чреве тоннеля, бросил юноша. На последнем слове раздался резкий крик и бульканье, как будто лава принялась энергично вытекать из жерла вулкана. Не было даже автоматной очереди, ничего. Видимо, то были последние слова так и оставшимся безымянным солдата.

Через секунду лопнула единственная неоновая лампа, залив чёрным гноем глаза. Воцарилась темнота, ощущаемая всеми рецепторами кожи. Словно находишься за пределами вселенной, где нет ни времени, ни жизни: лишь сковывающая тьма. Тишина казалась живой. Жар овладел телом, миллионы мелких молоточков стучали по затылку, оповещая о надвигающейся опасности. Впереди, метрах в двадцати что-то было. Оно смотрело на меня и не двигалось. Я замер, готовый в любую секунду выхватить ремингтон из-за пазухи и, подобно русской рулетке, проверить свою судьбу. «Хорошее сравнение», — ухмыльнулся я себе, пытаясь отогнать первобытный страх. Грудь наливалась кипятком, дышать к тому времени было нечем.

Позади метрах в ста брезжил свет — там находилось Девяткино, откуда я вернулся. Стоп, а почему на мне тогда нет противогаза? Насколько известно, Девяткино — станция наземного крытого типа и не мне ли знать, что там повышенный радиационный фон? Может, я уже облучён и терять мне нечего? Вновь ощупав карманы, ничего кроме ксивы, охотничьего ножа и двух картонных коробок я не нашёл. В последних, наверняка, были патроны, но проверять, и уж тем паче заряжать свою «малышку» не было времени. Нужно вернуться и забрать у патрульного намордник, если Некто его, конечно, вместе с трупом не сжевал. И фонарик, по возможности. Должен же он у того быть, иначе как бы мы попали на Гражданский Проспект? На ощупь вдоль путевых кабелей? Помирать в данном контексте был вопрос времени, и у меня не оставалось выбора — либо от того, что затаилось впереди во тьме, либо, покрываясь волдырями, от радиации там, под Куполом.

Наконец я достал ружьё, без особой надежды передёрнул цевьё. На секунду звук оглушил меня, залез прямо в мозги и стряхнул их как следует. Кажется, патроны на месте. Такое оружие рассчитано на восемь патронов, и сколько пуль оставалось в магазине, одному метрошному Богу известно.

Лёгкой поступью вдоль стенки я пробирался через тьму, стараясь не касаться кабелей, часть из которых, как известно, оставались под напряжением. Винтовка наготове. Твою мать, всё-таки надо было зарядить. Главным защитником я считал свой слух, ведь, когда отказывает один из органов чувств, а в моём случае — зрение, то другие начинают работать вдвое сильнее. Кроме своего дыхания, которое я сумел нормализовать, ничего не было слышно. Даже тревожное чувство пропало, хотя я знал, что это всего лишь самоуспокоение. Ещё шаг и мой массивный кирзач угодил во что-то мягкое и липкое. Набрав воздуха в грудь, и, пуще сжав винтовку, я наклонился и стал шарить свободной рукой по полу. Фонарик. Фортуна сегодня благоволит. Луч света скользнул по полу и выхватил часть оторванной по локоть руки с зажатым АК-47. Струйка крови уже затекла мне под кирзу.

Как бы мне не хотелось, но луч фонаря метнулся вперёд, в бездну, выхватив из тьмы нечто, парившее в воздухе. Уродливый исполин, напоминавший саранчу с лапами размером с эскалаторные ковши, висел над сгнившими рельсами. Ещё мгновение, фонарик моргнул, и исполина как дух пропал. Показалось? Что за бред?! Главное, сейчас успокоиться, главное… Чувство диггера (неужели, я на самом деле им был?) безошибочно подсказало, что гигантская саранча прямо за моей спиной. Прорезая тьму, Оно тянет свои ковши, обнажает пасть со всё ещё свежей кровью на жвалах. На уровне подсознания я отчётливо видел бешено вращающийся жёлтый глаз. Око хищника, налитое тупой жадностью.

Я понимал, что секунда промедления равносильна смерти. «Убей или будь убитым». Виски запульсировали. С неожиданной для себя скоростью я развернулся и присел на колено. Не выпуская уже из обеих рук ремингтон, нажал на спусковой курок. Что-то склизкое брызнуло мне в лицо. Со вспышкой от выстрела я отчётливо увидел перед собой мутированную морду саранчи и пустую глазницу. Вереща, тварь неистово забилась по полу. Визг разрывал перепонки: ощущение, будто шило вставили в ухо. Я побежал вперёд без оглядки, в кромешной тьме, оставив издыхающего монстра где-то там, за гранью нашего мира. И только благодаря чуду лапы монстра в ходе всей суматохи не задели меня.

В один момент я подумал, что все мои усилия напрасны. Как ни старался переступать шпалы, один раз я навернулся, упав мордой в грязь. Вот сейчас одноглазая саранча разинет свою пасть и одним лёгким усилием откусит мне голову. Но ничего такого не произошло. Стерев остатки слизи и грязи с лица, я двинулся дальше, чуть сбавив темп. Винтовку как в руки приварили. Впереди замаячил свет — очередное КПП перед станцией Гражданский Проспект. С непривычки глазам стало больно, ведь в полутьме я двигался уже минут пятнадцать. Спасали кое-где попадавшиеся лампы аварийного освещения — типичные для метрополитеновских тоннелей. Те излучали тусклый кровавый свет, и оттого казалось, словно путь пролегал сквозь тернии ада. Я не знал, что говорить патрульным, но другого пути не было — в Девяткино уж точно возвращаться не хотелось. Поэтому оставалось надеяться на то, что память мне что-то сама подскажет в ходе разговора, хотя главный вопрос так и не давал покоя. Но это потом. Пока же, приближаясь ко второй, Внутренней границе, «малышку» 870-й модели, на всякий случай, я убрал за пояс.

— Стоять! — трое мужчин без каких либо средств химзащиты приближались ко мне. В руках Калаши. Один из них, что повыше, подошёл ко мне, ткнул дулом автомата в грудь. — Ваши позывные?

— Молох — решил придерживаться я своей версии. Позывные. Хм, звучит. Видно, что настоящие профи. С ними надо быть посерьёзнее.

— Вас ожидает мэр.

Я чуть было не потерял дар речи, но спохватился прежде, чем трое представших твердолобов что-то заподозрили. Хватит с меня удивлений на сегодня. Но я сам понимал, что глубоко в этом заблуждаюсь.

— Как там Гришка? — бросил средний из них. Не зная имён, для своей же удобности решил я идентифицировать патрульных по росту.

— Его нет — лучше сразу начистоту, а там можно и приукрасить. — Монстр с Девяткино шёл за мной по пятам. Мне удалось спастись, а вот вашему другу…

Никто ничего не ответил. Средний и Низкий свесили головы, покорно изучая берцы же мох и ржавчину, покрывшие рельсы всей питерской подземки. Только Высокий глядел мне в глаза, затем дал указания своим, видать, подчинённым, чтоб продолжали охранять пост. По-прежнему обходясь без слов, главный кивнул мне, после мы двинулись в сторону Гражданки.

— Долго мы тебя ждали, Молох — нарушил тишину Высокий. Меня аж всего передёрнуло. Но отвечать ничего не пришлось, ибо мы уже вступили на территорию станции — сердца Гражданского Альянса.

До Катастрофы Гражданка была весьма «уютным» местом благодаря тёплым оранжевым тонам, передаваемыми при помощи особых ртутных ламп. Сейчас же отовсюду исходил серый мутный оттенок, будто время здесь по каким-то своим немыслимым законам остановилось. Колонны, некогда цвета солнца, смотрелись блекло, и от того к горлу подкатывал ком, который вот-вот выйдет наружу. Тут и там сновали люди, торговали, бегали беспризорники, мелкие воришки, купцы рангом повыше со связками боепатронов. Чем-то смахивало на Узел Садовая-Сенная-Спасская, вот только съехавшая кусками плитка на стенах и следы пуль возвращали сюда, на крайний север Красной ветки. Если не считать заброшенной с первых дней Нового времени злосчастного Девяткино. А ведь когда-то станция носила название Комсомольская — было то тысячу лет назад, ещё тогда, при советском режиме, который так ныне обожествляют фанатики Звёздной.