И тогда, когда придет время.

Тьма станет для нее не тюрьмой.

А свободой.

Убийца, который орудует на пирсе, все еще на свободе, хотя в течение недели и не было зарегистрировано ни одного убийства.

~ «Сиэтл Трибьюн»

Майя

Этим утром я быстро выучила кое-что о Николае — у него раздвоение личности. На самом деле, нет, но это было единственным объяснением, почему вдруг доминирующий и ужасающий человек взял растение у престарелого портье и полил его.

Да, вы не ослышались, он полил его.

Я бы рассмеялась, если бы это было смешно, но это было очень странно. Это как смотреть на политика, который запускает кампанию под лозунгом «Я нормальный, такой же, как и все». Я даже начала ожидать, что он начнет целовать младенцев и бесплатно раздавать щенят. Он спокойно и — что наиболее шокировало — терпеливо объяснил, что я должна буду делать в течение дня в соседнем с ним кабинете.

Исследование.

И тогда, словно у него было раздвоение личности, он просто… Переключился. Он мельком взглянул на мобильный телефон, который держал в руке, побледнел, после чего выпалил инструкции о том, чтобы я соответствовала той зарплате, которую он платил.

— Новейшие штаммы венерических заболеваний, — он бросил папки на мой стол. — Изучи собранную информацию и исследуй возможные пути излечения.

Он начал потеть.

Потом чуть не наткнулся на стену, пока шел к той странной секретной двери, и захлопнул ее.

Мое сердце сильно стучало в груди от воцарившейся некомфортной тишины. Что он делал?

Я проглотила комок страха в горле, потому что он был не просто странным, он был совершенно непредсказуемым.

Я сильнее сжала руки на большом дубовом столе и посмотрела на кофе-машину слева от меня. Что же, по крайней мере, я знала, как делать кофе. С этим я могла справиться. Не имея ни малейшего понятия, когда он выскочит из своей суперзлодейской комнаты, я сделала две чашки, одну поставила на его стол, а вторую взяла с собой в кресло, попивая и разглядывая папки.

Спустя десять минут после своей странной вспышки, Николай появился в дверях. Вид его был непоколебим, руки по бокам сжаты в кулаки.

— Все в порядке? — спросила я.

Игнорируя меня, он быстро зашагал к своему столу и уставился на чашку кофе хмурым взглядом.

Беспокойство захлестнуло меня. Неужели приготовление кофе было плохой идеей?

— Что это? — он указал на чашку, его брови сошлись вместе, что выглядело как полное недоверие.

— Кофе, — смело ответила я. — Некоторым людям он нужен, чтобы функционировать, но, учитывая, кто ты такой, я не уверена, нужно ли тебе что-нибудь, кроме крови и душ девственниц, но я рискнула.

Его губы дрогнули.

— Я и не вспомню, когда кто-либо последний раз делал мне кофе.

— Даже в «Старбакс»?

Он не ответил, просто сел за стол, продолжая смотреть на кофе, словно боялся его попробовать.

— Я ничего не подмешивала, если тебя это интересует, — я вернулась к работе и продолжила читать толстую папку тематических исследований и пациентов, когда почувствовала его взгляд на себе.

Я взглянула в гипнотические карие глаза.

— Да?

Николай сделал глоток своего кофе.

— Он холодный.

Я приподняла брови.

— Я сделала для тебя кофе не потому, что это моя работа, а лишь потому, что пыталась быть милой.

— Верно, — он улыбнулся. — Но всегда вкуснее, когда кто-то его делает.

— Почему у меня такое ощущение, что тебе просто лень нажать на кнопку?

— Я переутомил вчера палец.

— Очень в этом сомневаюсь.

Тени сгустились под его глазами, и по каким-то причинам я почувствовала себя виноватой. Это была просто чашка кофе, и она не стоила того, чтобы о ней спорить. Я грациозно встала, взяла его чашку и подошла к кофеварке, чтобы сделать новую порцию напитка.

К трем часам дня я поглотила пять чашек кофе, Николай выпил лишь тот, который сделала ему я, после чего в спешке ушел, шепча что-то в телефон. Я встала, когда он уходил, думая спросить, что еще мне нужно сделать, но он бросил на меня предупреждающий взгляд, холод которого пронзил меня до самых костей.

Я чуть не упала, пытаясь сесть обратно на стул, после чего уставилась в монитор до тех пор, пока в глазах не появилась пелена.

Во время обеда его секретарь принесла пакет из «У Вэнди» с гамбургером и картошкой фри, а также ванильное мороженое.

Я издала стон удовольствия, и в первую очередь взялась за мороженое. Забавно, потому что я всегда ненавидела холодное. В детстве я плакала из-за мороженого, но однажды, в старшей школе, я просто не могла наесться им.

Каждый раз, когда у меня в школе проходило тестирование, мне сначала нужно было съесть мороженное, иначе я начинала нервничать.

Когда я закончила учебу, то праздновала окончание школы с еще большим количеством мороженого.

Это была зависимость, от которой я не могла избавиться, поэтому, когда я задумывалась о том, чтобы снизить сахар или похудеть, это вызывало приступы паники, будто я могла умереть без него. Словами не передать, как это глупо, но в этом вся я. Мой единственный недостаток.

— Время перерыва, — сказал глубокий мужской голос. Я посмотрела вверх и увидела Николая, который держал в руках свой пакет от «У Вэнди».

— Мило, — я закатила глаза и оттолкнулась от стола. — Я думала, ты ненавидишь «У Вэнди».

— Ну, да, — его улыбка была самодовольной. — Я подумал, что это заставит тебя улыбнуться, после того, как ты сидела, уставившись в монитор несколько часов подряд, — его взгляд метнулся к молочному лакомству. — Ты сначала ешь десерт?

— Да, — я облизала ложку. — Думаю об этом как о снятии стресса после долгого рабочего дня. Тебе повезло, что ты взял правильный вкус.

Его взгляд помрачнел, а затем он пожал плечами и начал копаться в своем пакете, доставая картошку фри.

— Ты ассоциируешься больше с ванилью, чем с шоколадом.

Все мое тело напряглось и замерло.

— Прости?

— Ваниль, — от того, как он это сказал, перед глазами появилась пелена, будто в воздухе вокруг меня витало какое-то заклинание.

— Я… — мои руки начало покалывать. Медленно я посмотрела вниз на свои запястья, на которых не было ничего, кроме шрамов, оставшихся после аварии, в которую я попала в шестнадцать лет.

— Итак, — он все еще говорил, но его голос изменился, стал более гипнотизирующим, мягким, соблазнительным, мучительно командным, — ваниль всегда была твоим любимым вкусом?

— Моим любимым? — повторила я, щурясь на него из-под опущенных ресниц.

— Да, — Николай наклонился немного вперед, склонив голову набок. — Твоим любимым вкусом мороженого.

Мои руки задрожали, и тогда я хрустнула суставами пальцев — старая привычка. Он заставлял меня чувствовать себя… нервной, беспокойной, словно меня только что опоили.

— Да, — наконец-то ответила я.

Николай кивнул.

— Ириски.

Мое зрение прояснилось.

— Я всегда был любителем ирисок, но ты с некоторых пор увлечена «У Вэнди», а у них они продаются не часто, — его улыбка была непринужденной.

И я снова почувствовала себя нормальной, вернувшейся в свое собственное тело. Я могла пересчитать по пальцам руки, как много раз в своей жизни мне приходилось чувствовать себя так же, и всегда во время простого диалога, всегда со своим отцом.

Расстроившись, я поднялась и начала упаковывать обратно свою еду.

— Что-то не так? — голос Николая звучал обеспокоенно.

— Да. Нет, — покачав головой, я посмотрела на его левую руку и увидела татуировку в виде серпа.

— Скажи мне, — я указала на его татуировку. — Тебя не беспокоит, что он тоже тебя отметил?

— Прости? — сжав челюсть, Николай встал.

— Мой отец. Беспокоит ли тебя то, что он тебя отметил?

— Он прикасался к тебе? — карие глаза Николая сверкнули безумством. — Майя… Только не ври мне. Он к тебе прикасался? Когда-либо?