— Перед отъездом, прежде чем придти к тебе, — Семен совсем сник, — я заглянул к Трупину. Надеялся, когда он узнает, что мы с тобой друзья, то не станет так подло поступать.

— Наивняк ты, Сема. Как бы я мог на него повлиять?

— Скажем, расскажешь в своем кругу, как он непорядочно ведет дела.

— Да в моем кругу и так знают, что он редкостная сволочь. Вернее, был… Так это ТЫ его убил? — до Рената наконец дошло, и он уставился на Семена.

— Нет, нет, нет! — Семен был близок к истерике. — Я его просил, умолял, чтобы он хотя бы вернул те деньги, которые у меня взял. Пусть только половину… Мне они очень срочно требуются. Не надо мне теперь никакого «навара». А он только улыбался сладенько и говорил что-то про дефолт и девальвацию.

Когда же я… Когда же я предупредил, что пойду в суд и все расскажу, он прямо-таки засмеялся мне в лицо и спросил: очень ли я люблю своих детей? Мол, времена тяжелые, преступность свирепствует, так что я, мол, могу совместить сразу два дела, если пойду в милицию. И на него пожаловаться, и заявить о происшествии с сыном или дочкой. «Сын, у тебя, кажется, ходит в школу на Петровке? — спросил он. — Крайне криминогенный район. А старшая дочка — в педагогическом? Тут в газете напечатано…» И принялся рассказывать, как какую-то студентку изнасиловали и убили из-за того, что ее отец бизнесмен… Он рассказывал и подло так ухмылялся. Если бы он одному мне угрожал, Хан, я стерпел. А тут представил… средний в школу ходит, старшая — студентка. Я же не смогу к ним охрану приставить? И жена с малышкой… Короче, я не выдержал — и ударил его. Он упал. Помнишь, Димка говорил, у трупа была ссадина на виске. В том смысле, что сначала оглушили, а потом уж выстрелили. Так вот, оглушил я. Но я не стрелял. Поверь, Ренатик, я в него не стрелял, это кто-то другой.

Этажом ниже к дежурившему там сержанту зашел старший по званию с погонами капитана милиции.

— Дядя Коля, — по-детски обратился к нему сержант, — тебя каким ветром занесло?

— С работы мимо ехал, дай, думаю… — он смущенно протянул небольшой сверток. — Вот тут у меня бутерброды…

— Товарищ капитан, зачем! — замахал рукой сержант. — Бери, бери. Я сегодня закрутился, сам съесть не успел. Не везти же обратно домой? Дома меня окрошка ждет.

— Товарищ капитан, подумают, вы меня как… как будто подкармливаете…

— Это я на службе «товарищ капитан», — строго поправил посетитель. — А сейчас — дядя Коля. Я тебя с малого возраста знаю, так что стесняться нечего. Понял?

— Понял, — вздохнул сержант.

— Кстати, про службу. Почему один. Где напарник?

— Здание обходит. Тут помещений полно. А, может, спит где-нибудь.

— Непорядок. Случись что, а ты один на входе.

— Сам справлюсь. Пусть поспит, товарищ капитан!

— Не нравится мне все это, — капитан задумчиво потер лоб.

— Насколько я в курсе, за теми, кого ты сейчас охраняешь, охотятся серьезные бандюки. Одна перестрелка у театра чего стоит — у нас в городе столько криминальных трупов с огнестрельными ранениями за год не бывает. Да, серьезные бандюки, — повторил он. — И оружие у них есть, и использовать его не боятся.

— У нас тоже кое-что найдется, — сержант гордо посмотрел на свой автомат.

— Здесь не двух желторотых на охрану ставить надо, а засаду организовывать по всем правилам. Что-то мудрит начальство. Как будто специально подставляют…

— Я не желторотый, — обиделся сержант. — Я, между прочим, воевал, товарищ капитан.

— Здесь другая война, и другие правила, — покачал он головой.

ПОДВОДНОЕ ТЕЧЕНИЕ Примерно в это же время в старом трехэтажном доме на окраине Нововладимира в комнате без обоев совещались несколько человек. В прошлом этот дом служил общежитием Электролампового завода и считался неприступным бастионом преступной империи Учкана. Одним из участников переговоров был Паша-мореход.

Люди Учкана оценили, что он договорился о встрече на их территории. Тем более, все в городе уже знали, какую бойню он устроил возле здания театра.

— Мы знаем, Паша, что ты был против войны, — говорил самый авторитетный после Учкана бандит по кличке Стриж. — Знаем также, что ты «вальнул» Михея, когда он попытался тебя втянуть на свою сторону. Слышали мы и о мясорубке, которую ты сегодня устроил в центре против пришлых. Потолкались и решили: наша тебе поддержка. Долю Старика можешь себе брать. Но за Учкана все же ответ держать придется — Баклана, и другую сявку, которая с ним была, ты нам отдай.

— С ними я еще час назад разобрался, — Паша кивнул. — Зачем вам дубари?

— И, Паша, надо решить, что с долей Адидаса делать будем. Раз он скурвился и в бега подался, нам теперь решать. Я так полагаю, бензоколонку и киоски мы себе возьмем. Нам это ближе. А ты контролируй всех его шлюх, они все равно в основном на набережной работают. Ну а что по мелочи, так тут, думаю, без базара разберемся.

— Я не спорю, — кивнул Паша.

Стриж удивился. Он был уверен, что автозаправочную станцию, самую соблазнительную жемчужину в короне Адидаса, Паша-мореход так просто не отдаст. Неужели его дела настолько плохи? Тогда…

— Но если девочки, которые тебе от Адидаса достанутся, будут работать на нашей территории, — сделал следующий шажок вперед Стриж, — то и платить они станут нам.

Поначалу Стриж с братвой решили — бензин наш, автосервис поделим, а блядей отдадим Мореходу, с ними хлопот больше. Но раз Паша-мореход так легко пошел на уступки…

— Я не спорю потому, — пояснил Паша-мореход, — что рано ты шкуру делить начал, — и он откровенно усмехнулся Стрижу в лицо.

— Рано? — побледнел от гнева тот. — После того, как Адидас ноги сделал, своих людей бросил, ему уже не подняться! — и он рубанул ладонью воздух.

— Дело не в Адидасе.

— А в ком?

Тут Паша-мореход почувствовал, что от его слов, от того, как он поведет дальше разговор, будет зависеть вся его судьба. И от ощущения опасности ему стало необыкновенно легко, а мысли прямо сами складывались в слова. Недаром, будучи посредственностью на тренировках, он выигрывал поединки на соревнованиях, причем чем выше уровень турнира, тем легче ему было побеждать.

— Стриж, — начал он, — как ты думаешь, если бы я сейчас к тебе на стрелку приехал, наследство делить, неужели бы я приехал один?

— Нет. Вряд ли, — раздалось несколько голосов сидевших в комнате.

— Неужели кому-то в репу надуло, — голос Паши зазвучал громче, — что чужаки, «варяги», замочили Старика и Учкана, скурвили Михея и Адидаса только для того, чтобы прислать тачку с несколькими быками, и эти несколько быков надеялись поставить на колени наш родной, любимый город?

— Нет! Нет! — крики стали громче.

— Это была разведка боем. Теперь они представляют, что на гоп-стоп нас не взять. Мы тоже знаем, с какого конца маслина вылетает! Да?!

— Да! Да!

— И следующий наезд будет покруче. Многие наши правильные пацаны полягут. Но еще больше движков заглушат, если мы врозь, если каждый сам-на-сам выплыть захочет. Если мы между собой, как курвы, грызться начнем. И тогда мы потеряем город, — Паша встал и навис над сидевшими этаким монолитом из мускулов. — А мы хотим отдать наш родной город чужакам!

— Нет! Нет! Мочить их всех! Своего им мало!

— В общем, так, — Паша-мореход сел на свое место и продолжил уже совершенно спокойным голосом, — если мы теперь не договоримся, если типа того делить начнем, вместо, чтобы объединяться, нам — кранты!

— Паша, — Стиж тонко почувствовал настроение соратников. — можешь на братву положиться. Мы не подведем. А все счеты — потом.

— Никто в обиде не останется, — подвел итог Паша, понимая, что только что ему удалось то, что не удавалось предшественникам.

Он стал первым. Первым среди равных.

Ну а дальше? Сколько их, равных останется, когда дело будет сделано?

Отдав необходимые приказы людям Учкана, а теперь, пожалуй, его, Паши-морехода людям, он вернулся в машину и приказал ехать к пристани, где на пароходе дожидался основательного допроса захваченный пленник. Что-то в его первоначальном рассказе насторожило Пашу, что-то заскребло, как ногтем по стеклу.