Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

1967

«Мы шли с Горацио…»

Мы шли с Горацио.
Ночным плащом укутан, мир буйный спал.
Пространства площадей,
громады заселенных скал
застыли в живописных позах,
но, знавший толк в ночных метаморфозах,
мой спутник вдруг задумчиво сказал:
«Твой путь южней средневековых мистик
и северней расчитанных путей.
Ведет компас – святой тысячелистник,
вобравший голоса нам дорогих людей.»
Выл ветер. На площадке черной
электомозг повизгивал, взывал.
Но там, над площадью, над областью Нагорной
лик новых лун вставал.
И женщина немеркнущего мира
подъемной силой вечного крыла
созвездиями Лебедя и Лиры
в слепой полет нас бережно несла.

1967

«Я жажду безотчетно темноты…»

Я жажду безотчетно темноты,
неясных сил, какого-то движенья —
глаза смежив, вдруг высветить черты,
мелькавшие в тумане умозренья.
И кажется при выдохе, что пуст
мой мозг, и зрелище души ничтожно,
и все, что упадет из рук моих и уст,
так откровенно праведно и ложно.
Но берег виден, и жилье в тумане,
и отягченный ношею прилив
опять живет,
чтоб глубины мотив,
измучившись, вдруг выплеснуть волнами.

1967

«В некий час пустующие ниши…»

В некий час пустующие ниши
призовут кочующие души.
Город грез из стен прозрачных вышел
и повис меж звездами и сушей,
будто мозг сверкающий. И тут же
перевернуты реальнейшие крыши,
и попробуй высчитать, где глубже,
где огни естественней и выше.

1967

Часы

Когда я решил проверить часы,
выверить как-то свой собственный час,
стрелки засуетились, как муравьи,
скрываясь от глаз.
Циферблат,
как замкнутый некий знак,
сверкал сквозь хрусталик и лак.
Я подумал, что это возможно. И что
мы носим в себе производные тел —
просеяны будто бы сквозь решето
дыханья и меты мыслительных стрел.
Дыханья и меты мыслительных стрел,
как связи вещей, окружающих нас,
как самый обычнейший уголь и мел,
хранящий огонь динозавровых глаз.
Я подумал, что в сумерках звездной глуши
какой-нибудь птеродактильный гад
носил, как детеныша, клетки души,
глаза превращая во взгляд.
И может быть, задыхаясь и мучаясь,
громадный и скользкий, оттачивал в семени,
вынашивал мой интеллект и живучесть,
погружаясь в пепельный вакуум времени.
Часовщик исследовал недра часов,
погружал во что-то блестящий ланцет…
Стрекотали колесики: тик-так, тик-так.
Был выправлен видимый стрелок разлад.
Как некий туманный и замкнутый знак
блистал и чернел на руке циферблат.

1967

Звезда

Есть среди звезд желанная звезда,
планета с неизбежными морями,
и там, светясь, парят сверхгорода,
и зев пространств пронизан голосами.
Быть может, в недрах Млечного Пути,
в какой-нибудь неведомой спирали,
туманности…
–  И в этот град войти нам суждено.
–  Едва ли. Вы не учли, что скорости удел
фотонами, их свойством ограничен.
–  Но удержался ли единственный предел —
фантазии? Вселенной органичен
закон: что мыслимо – реально,
точней, реальным может стать.
И мы не знали, побежит ли вспять
в каком-нибудь участке провиденье,
и будем ли вне летоисчисленья
свой прежний сон, смущаясь, догонять.
Вот что хотелось на сегодня знать. —
Но здесь меня настигло возраженье:
–  Ну вам-то что,
пусть существует где-то
туманная звезда.
Не рыбы вы, чтоб нынешним рискуя,
мчать нереститься.
Нет, и не птицы вы —
в глухую даль
с привычного гнезда стремиться.
Зачем вам дальняя звезда? —
Но тайный глас: «Переселиться!» —
нас заклинал.
Есть среди звезд Желанная Звезда!

1967

Римские элегии

I
Я помню все – тяжелая сова
огромным глазом медленно взирала,
качался лес, и отблеском металла
посверкивала жесткая трава.
Пиликала неведомая скрипка, дремал телец,
и путник утомленный,
и ветхий дом ладьей златооконной
врезался в ночь, как божеский резец.
Я плакал, спал, кружилась голова,
и стрелки сонные текли за кругом круг,
и демон ночи – черная сова —
всей мощью крыльев мчалась в Бежин луг.
II
Брат любимый, слышишь ты меня?
Маленький страдалец неутешен,
голый труп качается, повешен.
Весь уж Рим во власти забытья.
Ах, что заготовили – осталось,
выпитого – горестная малость,
нить судьбы – негаданно распалась.
Весь уж Рим во власти небытья.
9
{"b":"617351","o":1}