1977 «Возлюбленной, милой…» Возлюбленной, милой, что зрит мое сердце, ветку несу я весны запоздалой. Красный цветок мой в прическе ее светозарной, дымчатый пояс — созвучий круженье. Руки ее умастят мое тело душисто, губы ее уж сплелися в печали предвечной. Бог-Дионис, покидаешь ты царство благое. Голос возлюбленной слышу над твердью земною. 1978
«Все лучшее, близкое – рядом…» Все лучшее, близкое – рядом. Покуда душа не звенит, закрыты для скучного взгляда и лес, и поля, и зенит. Твоим ли словам я внимаю, слетевшим однажды из уст, все лучше я их понимаю, как вижу терновника куст. И слышу я волны и море, и легкие травы твои, и знаю – недолго, и вскоре начнутся твои соловьи. 1978 «Куда, беспечные, летели…» Куда, беспечные, летели в простор небесно-голубой? Нить обрывается. Друг мой, как страшно мы осиротели. Ах, это было так давно — уже как день; ушел и скрылся, напиток вещий превратился в нечудотворное вино. Быть может, там, среди лилей, заметишь ты родного брата, уж виден жертвенник Арбата и ясен эллинский Ликей. Все было здесь, у той черты, в плену чарующих мгновений, апофеоза песнопений над трупом павшей красоты. Зачем вы на алтарь святой свой перстень бросили алмазный? Здесь торг и хохот безобразный над воспаленною толпой. Звучит, звучит не умолкая речь искаженная, чужая. 1978 «Вот крылья мысли. Разделить…» Вот крылья мысли. Разделить как можем мы цветущий локон? И, сдав отброшенного кокон, мы приобщаемся парить. О, сферы чистых благолепий, едва виднеется исток! Ты – возведение во степень и воскрешающий итог. Из темной бездны топологий сияет радужного нимб, покуда сумрачные боги влекутся в праздничный Олимп. Когда судьба виртуобразна и рок вращает вретено, под всеми пытками соблазна с о м н е н и е присуждено. Из всех имен твоих, Природа, одно лишь истинно – свобода! 1978 Эпсилон Открывается новая грань: «Берега Добродушной Надежды», и роскошныя пурпур-одежды — словно маков гигантских гортань. И корабль подготовлен к отплытью, и налажены все паруса, быть тому ли, иному событью — предрешается в четверть часа. На столе капитана блистает неотрывным зиянием глаз, будто птичек мелькающих стая, — колыхающий разум компас. Вот его отправляется стрелка, вот уж падают крепы времен, в недрах вакуума, как горелка, рыщет в небе звезда Эпсилон. И с мятежной улыбкой Астарты дева странная стрелки ведет. Вот уже разлинованы карты, штурман спящий услышит расчет. 1978 «Жречествуют буквы…» Жречествуют буквы, обоюден меч, не кощунствуй, друг мой, — изначальна речь. Колебимы чутко плоскости весов, не кляни беспутно солнечных богов. Впереди дружины витязь на коне, — медленно кружимы в дыме и огне. Но лицо открыто вражеским стрелам, в отдаленье свита — заговоры там. Полыхают грозы в воздухе земли, позади – обозы, и закат в пыли. Но с улыбкой ясной голос прозвучит, он рукою властной призраки теснит. Не глумись жестоко, не гневи судьбы, и глаза пророка всколыхнут звезды. Через бой суровый, через вопль времен — негасимо слово и нетлен закон. Но на торг площадный у него запрет, так во тьме исчадной благородней свет. И, беду исчислив, ты уже не рад? Так упадок мысли возвещает ад, приговор Вселенной, помраченье звезд, темноты растленной безобразный рост. Но в глуби сердечной нам грядут судьбы тьмы и света – вечной, роковой борьбы. |
