1978 Видение Церковь спит. За палисадом по дороге столбовой за шагающим отрядом проезжает верховой. Дымка горькая разлита в зимнем сумраке квартир, но смотри, уж бьет копытом беспечальный конвоир. Будто зелье и не злое, но за дальнею чертой реет пламя голубое над поверженной золой. Там уж вечная оплата, скрип кибиток и оков, грозный вопль газавата всеземных материков. И уж чудится спросонок хохот, крики, балаган, легкой шуткою бесенок вынимает ятаган. Бьет приветливо копытом, уж теперь его не тронь, в черной раме деловитый сине-розовый огонь. И знамена, и хоругви, и прельщающий рожок. Эй, не спи, погаснут угли, знай помешивай, дружок. 1978 Страна Посмотри – раскинулась высоко в кущах звезд великая страна, зовы, зовы братского истока, есть у мира родина одна. Как Лицей и дантовы терцины, в дни трудов, рождений или тризн, нам в судьбе уже предвозвестимы берега далекие отчизн. Все нам здесь – от солнечного следа, все нам здесь – надежда и урок, как чертеж бесстрашный Архимеда, обагривший эллинский песок. 1978 «Уж вся заснежена Плющиха…» Уж вся заснежена Плющиха и зимний день почил в слезах, ты помнишь дом – пустынно-тихо в его нездешних этажах. И в темноте очнутся речи, и вот часы с надеждой бьют, и мысли странно потекут, но вспыхнут траурные свечи. Тогда мелькающей чредой начнутся странствия, и тени взбегут на легкие ступени, пренебрегая пустотой. О чей же голос, столь знакомый, в провалах блещущих зеркал? Твой смех безжалостно-суровый, как мотылек, затрепетал. Лишь черный след на белоснежном в прикосновении чужом. Так две души – в тщете мятежной уже не помнят о былом. 1979 Весна Плещется море. Ужели весна? Будто – как цель — нам природа ясна. Празднуем тихо, грезим ли вслух, сколько в природе веселых старух! Птиц развеселых и тех стариков, ждущих, как вечность, ее пустяков. Бога восславим, радость и свет! Солнышко греет, холода нет. Так познается природа сама: вольность – весною зимою – тюрьма. 1979
«О голос далекий…» О голос далекий, о чем ты поешь? Кого заклинаешь, тоскуешь и ждешь? Обеты благие, как скалы, тверды, зачем ты стоишь у грозящей воды? И руки ее расплетают венок, и падает тихо заветный цветок. За веру благую к ней волны нежны, звучит аллилуйя, и никнут валы. 1979 «Загадочный берег, отчизна…» Загадочный берег, отчизна, туманная нега моя, в магический свет символизма окутана наша ладья. Стоят у руля капитаны, незримо шумят паруса в далекие гордые страны, где в грезах текут небеса. О мудрость ночного залива, как парусник твой освещен! Но бездна воды молчалива, как черная пропасть времен. И вахту несут капитаны, когда ураганы и штиль, незримы желанные страны на тысячи солнечных миль. Но будто огни семафора мелькают в туманной дали — как бы побережье Босфора у края желанной Земли. 1979 «Друг мой далекий и верный…» Друг мой далекий и верный, годы идут не спеша. – Господи милосердный, — вдруг прошептала душа. Тихи холмы и долины, в лунном сиянье роса, в белый туман уносимы звонкие голоса. Грузии давние звуки, вот и Тюрингии речь, повести нашей разлуки… Дай мне, забывшись, прилечь. 1979 «Ну что ж, друзья, сочтем страданья…» Ну что ж, друзья, сочтем страданья, есть у судьбы удел иной: нетленный парус – упованье — в дали небесно-голубой. Напрасно все грома и гневы бросает грозный властелин, свои тревожные напевы воспоминаньям посвятим. О, звуки тихи и согласны, всеяликующий экстаз, зачем не в юности прекрасной, не в праздник жизни встретил вас?! Не в светлый миг, до боли милый, когда судьбу благословил, и я, как Дант, певец счастливый, в садах заоблачных бродил! |
