Антихрист Зачем твои страшные сказки?! И просим мы тьму окрестить, чтоб в звездную ночь без опаски заветную книгу открыть. Но падают гневные вихри, и рвется заветная связь, — приходит на царство Антихрист, ночной и невидимый князь. Является многоголовый, рук у него миллион, безжалостный, серый, суровый, имя его – легион. Как призрак земного бесцветья, под тенью багровых знамен он шествует тысячелетья, имя его – легион. Как сила пчелиная – улей, энергией жалящих глаз, свирепее огненных углей, пронзает иконостас. Когортами движутся мыши, сметая священный кордон, его ты покуда не слышишь, но имя его – легион. Когда же надежды затихли и город отдался в полон, — на царство восходит Антихрист, и правит судьбой легион. И стяг его пепельно-серый колеблет безвольную тьму, и смело ночные химеры дома превращают в тюрьму. И ходят ночные химеры дозорами у очагов — лоскутья бессмысленной веры набросить на очи домов. Но только заметят сиянье, волненье божественных глаз, — вся сила их темного знанья как бы исчезает тотчас. И, может, случится не скоро, но, слушай, – звучит небосклон, и вновь отразится во взорах великая вера времен. И мы пред Тобой преклонились, наш солнечный радостный Бог, и правдой Твоей озарились бессчетные нити дорог. И вот уж сияет с Фавора, и вот отворяется дверь, пусть это случится не скоро, но это решится – теперь! 1978
Крылья Там небо и плещет печальное море — залив Зюдер Зее, и мельницы-аисты сонными крыльями машут, и, тихий мечтатель, гуляет и шествует (или пришествует?) русский писатель. Скорее, скорее – последняя редкость, последняя редкость – русский писатель. И крыльями машут лениво и тихо все мельницы мира. Залив Зюдер Зее. 1978 Затмение Закрывает черной мглой мощно бьющее светило, и, отхлынувши от Нила, мрак нисходит гробовой. В этой мгле поблекли вещи, посох царственный померк, и писец, как жалкий клерк, пропадает. Сон зловещий. И в дому полно теней, что вещаешь – смерть иль голод? Вот и жертвенник расколот, словно глиняный балдей. Слово молвить? У колонн жрец вещает беззаконный и вращает многотонный всепланетный хронотрон. 1978 «Черные ветки дождя…» Черные ветки дождя никнут за нашим окном. Вильям, вдали от тебя долгим охвачен я сном. Только не быть нам вдвоем, вот и часы не спешат, тих и покоен наш дом, листья шуршат и шуршат. Черные ветки дождя… Чья ж это тень за окном? Вильям, я здесь без тебя, тих и покоен наш дом. 1978 «Веду я труд свой, будто затаясь…» Веду я труд свой, будто затаясь, неторопливо, но и непрестанно. Я – в имени святого Иоанна, кому дана божественного связь! Полночных сфер дыхание услышь, и лепеты, и возгласы дубрав, я здесь стою, где огненная тишь, беспамятство трудом своим поправ. И вечен зов немеркнущих морей, призыв души заоблачной пригубь — бесценный дар, залог Кассиопей, о, размышлений огненная глубь! Кто наяву грядущее узрит, созвездья роз и белых хризантем, и мысли взлет – как бы метеорит в туманных далях «Книги Перемен» 1978 «Милый мальчик – небесный цветок…» Милый мальчик – небесный цветок, ты неведомых далей заря, будто голос, ты бьешься в висок и цветешь посреди января. Улыбнись поскорее, дай снова взглянуть, неразумное сердце мое успокой, так пустынен, печален и труден мой путь, улыбнись, мой античный герой. Что мы знаем, два путника, в ближних сердцах, разнесенные ветром ненастной порой, как созвездье, сияешь в пустых небесах, мой двойник, мой бесстрашный герой. 1978 «Полночный град – строфа и монограмма…» Полночный град – строфа и монограмма, пустынный Марс, ты, родственник Земли, гекзаметрам пылающим внемли. Скользит ладья в каналы Амстердама. Строфический порядок освещен, о чем молчат уснувшие кварталы? И площади, как царственные залы, хранят присягу избранных имен. Вот отложился ямбом поворот, какой истомой арки прозвучали, служитель очарованной печали, возносишь ты и скрипку, и фагот. Вот распустились огненные розы, о град ночной – таинственная сень, кромешной тьме не ведомы наркозы, но ускользает мыслящая тень. Там облака, как озаренье мысли, над стогнами звучащими повисли. |
