Вскоре после того, как паха покинул конюшню, порученные дела стали выполняться спустя рукава, а мальчишек, что собрались у одного из окон, больше волновало происходящее на улице, чем возможное наказание. Шон украдкой поглядывал в их сторону, пытаясь понять, чем именно любуются остальные ребята. Однако те так столпились у окна, что взгляд мальчика то и дело упирался им в спины. Шон хотел подойти ближе, но опасался нарваться на задир, поэтому, пока они отвлеклись, быстро собрал навоз, чтобы отнести его к общей куче.

Выглянув из убежища, Шон с облегчением понял, что Малышка Бэт была занята уборкой соседней комнаты, а почти все мальчишки собрались у окна. До Шона никому не было дела, и если раньше от этой мысли у него наворачивались слезы, то сейчас он едва не подпрыгнул от радости. Удерживало его только ведро навоза в руках. Жмущие башмаки и обидные прозвища тут же ушли на второй план. Шон с удовольствием появился на улице и даже подумал о том, что это утро выдалось не таким уж и плохим. Возможно, его жертву и найдут, но кто докажет, что мучил ее именно Шон? Мальчик улыбнулся и не без гордости подумал о том, что поступил по-взрослому осмотрительно, распотрошив забытую на улице куклу только через несколько недель, когда о пропаже забыли.

Шон хмыкнул и уверенным шагом направился обратно в конюшню. Отчасти он догадывался, почему отношение сверстников к нему было особенным. Дело было не только в странном говоре или в том, что мальчик не знал некоторых слов, которые часто употребляли варлоулиане. Шон был особенным. По-другому не объяснить такое пристальное внимание со стороны одного из основателей Велибриума. Старик Грэм учил Шона всему тому, что знал сам, а еще был единственным, кого по-настоящему заботила судьба мальчика. Такое внимание со стороны почитаемого всеми святого отца Шону не простили. Ему завидовали и знали, что сдачи мальчик не даст: слишком худощав и неуклюж – бояться такого никто бы не стал. Но вот отца Грэма боялись. И Шону думалось, что только поэтому он еще не стал первой неигрушечной жертвой подростков.

Когда он вернулся в конюшню, уверенности поубавилось, и Шон вновь поспешил спрятаться от посторонних глаз. Собирать навоз в этот раз пришлось еще быстрее, мальчишкам наскучило стоять у окна и они разбредались по конюшне.

– Смотрите, наш навозный мальчик за работой!

Шон напрягся, но виду не подал. Как ни в чем не бывало он продолжил уборку стойла, хотя от взглядов и смешков уши начали предательски гореть.

– Навозный жук, – кто-то поддакнул розовощекому задире, и Шон с дрожью в руках схватил наполненное ведро и обернулся.

Они не выглядели опасно: кучка детей, таких же, как он. Но Шон чувствовал себя так, будто его заперли со стаей голодных волков.

– Чего не отзываешься? Слова все забыл? – толстяк вальяжно приблизился к нему. Шон поставил ведро на пол и, вернувшись за щеткой и лопатой, выставил их у следующего стойла, чтобы не возвращаться лишний раз. Мысль о том, что мальчишки могли закрыть его там, пришла в голову совсем неожиданно, и Шон решил не испытывать судьбу, а заранее подготовиться к возможному наказанию. Прямо как с куклой.

– Эх, затолкать бы тебе это в рот, – с печальным вздохом произнес подросток и указал на ведро с навозом. – Глядишь, и понимать бы тебя стали…

Шутка ребятам понравилась, они поддержали ее, что только сильнее подстегнуло задиру: он преградил Шону выход из конюшни.

– Куда собрался?

– Пусти, – Шон оторвал взгляд от пола и решительно сжал кулаки. Розовощекого это развеселило.

– Значит, когда я шел с водой, ты меня не пропускал, – протянул он, издевательски скалясь, – А теперь сам хочешь выйти? Нет уж, постой.

Розовощекий раскинул руки, и в какую бы сторону Шон ни бросился – не пройти. Да и бегать с полным ведром оказалось не так просто. Самым разумным решением в этой ситуации было бы просто потерпеть: поставить ведро на пол и постоять до тех пор, пока мальчишкам самим не надоест его дразнить. Но Шон решил бороться.

– Лучше отойди, – предупредил он тихо, но отчетливо.

– Ты что, мне угрожаешь?

Шон отступил назад, когда толстяк приблизился, и уже успел пожалеть, что открыл рот. Просить прощения тоже было поздно. Да и здесь, в конюшне, где полно его дружков, пытаться извиняться перед розовощеким все равно, что копать самому себе могилу под Мордастиком. Жизни после этого Шону не дадут. Тут уж никакой отец Грэм не поможет.

– Брось, – мальчик вновь попытался пройти к двери. – Это уже не смешно…

– Почему же? Очень даже смешно, – хохотнув, выдал толстяк.

Шон нахмурился, скрежеща зубами, и стал судорожно придумывать, как миновать живую преграду. Внезапно раздавшийся позади грубый голос едва не заставил его вздрогнуть:

– Дай пройти!

Мальчик обернулся и застыл на месте, не в силах оторвать испуганный взгляд от послушницы: она была слишком близко. Тучная и мужеподобная Бэт стояла прямо перед ним, и прежде, чем Шон успел сдвинуться с места, его толкнули в спину.

Потеряв равновесие, он разжал ладони и выпустил ведро из рук. Шон услышал, как оно отлетело куда-то в сторону и с грохотом приземлилось на пол, но помешать этому не успел. Он и сам больно ударился, когда упал, а смеющиеся неподалеку ребята, которые принялись весело хлопать в ладоши, стали последней каплей. Шон шмыгнул носом и незаметно вытер слезы, стоя на коленях.

Хохот не прекращался. Мальчик вскочил на ноги. Перед ним все еще стояла Малышка Бэт, но на это раз лицо ее было красным. Шон опустил взгляд, и у него перехватило дыхание. У ног послушницы лежало ведро, а выпавший оттуда навоз теперь красовался на женском ботинке.

Мальчик в ужасе отступил назад. Он уже не слышал ни голосов, ни смеха, которые отчетливо раздавались еще мгновение назад. Перекошенное от злости лицо послушницы обездвижило его, лишило слуха, и даже боли Шон больше не чувствовал. Только страх. Свалив стоящие у стойла инструменты ей под ноги, он бросился бежать.

На ватных ногах, забывая дышать, Шон обогнул конюшню, добрался до колодца и пригнулся. Ненадежное убежище оказалось единственным спасением: Бэт не отставала и в первую очередь искала мальчишку в сарае и за стогом сена. Раздосадовано прикусив кулак, Шон ударил себя по лицу за оплошность. Какой же он болван! Нужно было найти другое место…

От Бэт не спрятаться, и Шон боялся даже представить, что она сделает с ним, когда поймает. Может, распотрошит его прямо как ту куклу, над которой он издевался, а потом похоронит его в куче навоза – под Мордастиком мест уже не было.

Украдкой проследив за тем, как послушница направилась к бочкам, Шон улучил момент для побега. На этот раз он бежал без оглядки и намеревался спрятаться там, куда бы раньше и не подумал войти без приглашения. Взбежав по лестнице, Шон приоткрыл дверь, ведущую в дом конюха. Комната оказалась пуста. В последний раз обернувшись, мальчик зашел внутрь и прикрыл входную дверь.

Дыхание сбилось, и, прикоснувшись ко рту рукой, Шон заметил, что к вспотевшим ладоням прилипли комочки земли. Быстро вытерев ладони об штаны, он обернулся и прислушался. В соседней комнате, судя по голосам, находилось двое. Шон старался никогда не подслушивать чужие разговоры, отец часто повторял: то, что не предназначено для его ушей, однажды может стоить Шону жизни. Однако голоса, доносившиеся из-за двери, были достаточно громкие, чтобы без особого труда разобрать разговор:

– Ну, если не побоятся, пусть приходят. Встретим их со всем радушием, на которое способны негодяи и убийцы… – ответил кому-то конюх, и Шон услышал, как следом раздался уверенный хрипловатый голос незнакомца:

– Не шути так.

– Шутка ли? Аметистовый офицер убит!

Шон затаил дыхание, решив, что ему это послышалось. Офицер мертв? Быть такого не может. Они ведь неуязвимы.

– Помалкивай!

– А чего помалкивать-то? Об этом все равно скоро узнают.

– Надеюсь, что без твоей помощи.

Конюх хмыкнул, и следом раздался скрип половиц: кто-то из мужчин принялся нервно расхаживать по комнате. Вскоре звук прекратился, и на мгновение воцарилась такая тишина, что Шон испугался: вдруг громкое дыхание сейчас предательски выдаст его? Через секунду половицы под весом мужчины снова заскрипели.