— Как насчет спецназа? Ты говорила, что служила в российских войсках специального назначения?

— Моя бабушка, Соня Олшаневская, после войны переехала в Британию. Там выросла и я, но семья никогда не забывала, что наша родина — Россия. Когда распался Советский Союз, мама привезла нас в Россию. Там я окончила школу, а затем поступила в российскую армию. А что еще мне было делать? Однако я не чувствовала себя на своем месте даже в спецназе. Слишком много глупых, бессмысленных правил. По-настоящему своей я ощущала себя только в одном месте — в рядах Тайных Охотников.

— Я выпью за это, — провозгласил Джегер. — За Тайных Охотников. За то, чтобы когда-нибудь мы завершили свою миссию.

Вскоре сытный обед начал клонить их в сон. В какой-то момент Джегер проснулся и обнаружил прижавшуюся к нему Нарову. Одной рукой она обвила его руку и положила голову ему на плечо. Он ощущал аромат ее волос. Он чувствовал ее легкое дыхание на своей коже.

Осознав, что отодвигать Ирину ему не хочется, Уилл понял: он начинает привыкать к этой близости между ними. Его снова пронзило острое чувство вины.

Они отправились в Катави под видом молодоженов, но, даже покинув заповедник, не перестали выглядеть как влюбленная пара.

Видавший виды «Боинг» подрулил к грузовому терминалу лондонского аэропорта Хитроу. От обычных самолетов он отличался лишь отсутствием традиционных рядов иллюминаторов, вытянувшихся вдоль его боков.

Это объяснялось тем, что воздушный груз, как правило, неживой и необходимости в окнах просто нет.

Но сегодняшний груз представлял собой некоторое исключение. Он был даже очень жив и состоял из группы весьма разгневанных и взвинченных животных.

На протяжении всего девятичасового перелета зверей лишили дневного света, и никакого удовольствия это им не доставило. Разгневанные крики и уханье разносились по гулкому трюму самолета. Маленькие, но сильные руки трясли двери клеток. Большие и умные глаза приматов — карие с желтым ободком — отчаянно обшаривали все вокруг в поисках возможности побега.

Такого шанса у них не было.

Об этом позаботился Джим Сифлауэр, главный карантинный офицер четвертого терминала Хитроу. Мужчина руководил перемещением этой партии приматов в просторный карантинный центр, находящийся в стороне от исхлестанной дождем взлетной полосы. К карантину приматов подходили очень серьезно, и Сифлауэр отлично понимал почему.

В 1989 году партию обезьян вот таким же рейсом доставили в вашингтонский аэропорт имени Даллеса. По прибытии клетки с животными перевезли из аэропорта в лабораторию — «обезьяний дом», как называли его те, кто занимался этим бизнесом, — расположенную в Рестоне, одном из престижных пригородов американской столицы.

В те времена карантинные законы были несколько менее жесткими. Обезьяны начали массово умирать. Заболели лаборанты. Оказалось, вся партия заражена вирусом Эбола.

В итоге американские военные специалисты по химической и бактериологической защите были вынуждены вмешаться и «очистить» лабораторию, усыпив всех до единого животных — многие сотни больных обезьян. Рестонский обезьяний дом превратился в мертвую зону. Там не оставили в живых ни единого микроорганизма. Затем помещения опечатали и покинули практически навсегда.

Единственной причиной, по которой вирус не убил тысячи, а может, и миллионы людей, являлось то, что он не передавался воздушным путем. Имей рестонский вирус Эбола чуть больше сходства с гриппом, он начал бы косить людей, подобно вирусному смерчу.

К счастью, вспышку рестонского вируса Эбола удалось локализовать. Но как следствие были введены гораздо более строгие, жесткие карантинные законы, и Джим Сифлауэр намеревался позаботиться о том, чтобы сегодня в аэропорту Хитроу их соблюли неукоснительно.

Лично он считал, что шестинедельный карантин был несколько жестоким, но, видимо, риск полностью оправдывал эти новые требования. Как бы то ни было, данные законы предоставляли ему и его подчиненным приличную, надежную, хорошо оплачиваемую работу, поэтому жаловаться Сифлауэру не приходилось.

Наблюдая за выгружаемыми из самолета клетками с приматами — каждая с надписью на боку: «Закрытая акционерная компания “Заповедник приматов Катави”», — он подумал, что эта партия выглядит на удивление здоровой. Обычно часть животных умирала во время перевозки в результате перенесенного стресса. Но эти ребята, похоже, сдаваться не собирались.

Они были полны жизни и энергии.

Однако от заповедника приматов Катави ничего иного Сифлауэр и не ожидал. Он руководил выгрузкой десятков грузов этой компании и был знаком с ее высочайшими стандартами.

Сифлауэр наклонился, чтобы заглянуть в одну из клеток. Он всегда старался составить мнение касательно общего здоровья партии, чтобы организовать карантин как можно более эффективно. Если некоторые из обезьян больны, их необходимо изолировать, чтобы они не заразили остальных. Покрытая серебристой шерстью чернолицая зеленая мартышка отпрянула и забилась в дальний угол. Как правило, приматам не нравится, когда люди пристально глядят им в глаза. Они воспринимают такое поведение как агрессивное.

Впрочем, этот малыш был просто великолепен.

Сифлауэр повернулся к другой клетке. На сей раз, когда он заглянул внутрь, ее обитатель бросился на решетку, злобно заколотил по ней кулачками и оскалил клыки. Сифлауэр улыбнулся. Этот малец явно забияка.

Он уже хотел отвернуться, как вдруг зверек чихнул прямо ему в лицо.

Офицер замер и внимательнее присмотрелся к обезьянке, но с виду она была вполне здорова. Скорее всего, это лишь реакция на холодный, насыщенный влагой сырой воздух Лондона.

К тому времени как всех семьсот приматов переместили в карантинные блоки, рабочий день Джима подошел к концу. А если точнее, чтобы закончить работу с этой партией животных, ему пришлось задержаться на целых два часа.

Он вышел из аэропорта, сел за руль своего автомобиля и поехал домой, по дороге выпив пива в местном баре. Со всех сторон его окружали люди. Они, как всегда, пили пиво, ели и беззаботно болтали с друзьями.

И ничего не подозревали.

Джим купил себе и своим приятелям по кружке пива. Тыльной стороной руки отерев пиво с бороды, подвинул друзьям пакеты с чипсами и соленым арахисом, приглашая их угощаться.

Из паба мужчина поехал домой, к семье. Он обнял встретившую его в дверях жену, дохнув на нее пивом, и успел поцеловать на ночь своих троих маленьких детей.

В расположенных в разных уголках Лондона домах то же самое делали подчиненные Джима.

На следующий день их дети пошли в школы. Их жены и девушки разъехались кто куда: по магазинам, на работу, в гости к друзьям и родственникам. Они дышали. Везде и беспрерывно дышали.

Приятели Джима, с которыми он пил пиво в пабе, также отправились на работу, разъехавшись на метро, поездах и автобусах во все уголки огромного суетливого мегаполиса. Они дышали. Везде и беспрерывно дышали.

По всему Лондону — городу с населением около восьми с половиной миллионов человек — расползалось зло.

Как для такого огромного человека Стив Джоунз двигался на удивление легко и быстро. Кулаками и ногами он нанес серию стремительных, словно пулеметная очередь, ударов, налетая на соперника с ужасающей силой, не оставляя ему времени на то, чтобы прийти в себя или нанести ответный удар.

По его полуобнаженному торсу струился пот, но, невзирая на палящий зной, он продолжал маневрировать, уклоняться и кружиться, нанося все новые безжалостные удары. Каждый следующий был еще более свирепым, чем предыдущий, и каждый наносился с яростью, способной раздробить кости, изорвать внутренние органы.

И с каждым ударом рукой или ногой Джоунз представлял себе, что он ломает кости Джегера, а еще лучше — превращает его до омерзения породистое лицо в кровавое месиво.