— Пить не буду! — Она с ненавистью посмотрела на предлагаемое ей угощение, но потом решила смягчить ответ. — Разве без этого дикого обряда записаться в ваш доблестный полк нельзя?
— Можно! — Дембинский тотчас поставил рюмку на стол. — Не обращайте внимания на нашу вакханалию. Это делается для местного сброда.
— И танцевать с ними вы меня тоже не заставите?
— Нет. — Он взглянул на неё серьёзно. — Вы же сами сделали этот выбор. Ротмистру Казимирскому будет приятно приобресть такого рекрута. Идёмте в штаб...
— Но только я хочу служить на собственной верховой лошади!
— Само собой разумеется. — Портупей-юнкер крепко взял её за руку и повёл из трактира на улицу.
Командир эскадрона сидел в штаб-квартире и изучал ведомость о вербовке, поданную писарем. Настроение у него было не радостное. Набор шёл вяло. Рослых солдат, нужных для лейб-эскадрона, не набиралось и десяти человек. По большей части люди были все шестивершковые[11] и, как назло, — лишь из мещан да сельских поселян.
Сняв шапки, Надежда и Дембинский поздоровались. Казимирский, скользнув взглядом по казачьему чекменю Надежды, вежливо спросил её:
— Что вам угодно?
— Я желаю записаться в ваш полк.
— Но вы — казак Войска Донского и в нём должны служить.
— Одеяние моё вас обманывает. Я — российский дворянин и могу сам избирать род службы.
— Так отчего вы в чекмене?
— С казаками я ушёл из дома отцовского потому, что родители не хотели отпускать меня в армию.
— Документы у вас есть?
— Нет. Но если вы примете меня, я обязуюсь их представить в течение полугода...
Казимирский, однако, сразу отвернулся от Надежды и заговорил с Дембинским по-польски:
— Что ещё за новости, юнкер? Где вы его нашли и зачем привели сюда?
— Это — новый рекрут. — Дембинский обиженно вздёрнул подбородок. — Он ничем не хуже других.
— Хватит с меня истории с причетником Крестовоздвиженского собора, которого вы тоже завербовали.
— Господин ротмистр, вы просто не хотите дать мне мою премию. Ведь это — кандидат в «товарищи». У него даже есть собственная верховая лошадь.
— Он — беглый из казачьего полка, — уверенно сказал Казимирский. — Чего-нибудь там натворил и сбежал. Вам ясно?
— Ну и что? — возразил портупей-юнкер. — Наденет нашу тёмно-синюю куртку, будет не казак, а поляк. Остальное доделает палка унтер-офицера...
Надежда с тревогой вслушивалась в звуки чужой речи. Многое она всё-таки понимала, потому что три года провела в имении бабушки в Полтавской губернии, где говорили по-украински, и догадывалась, что судьба её висит на волоске.
— Клянусь честью, я — российский дворянин! — воскликнула она и шагнула к Казимирскому. — Если не верите — испытайте меня! Я знаю настоящую кавалерийскую езду, а вовсе не казачью. Моя лошадь выезжена по правилам манежного искусства, описанным в книге господина де ла Гориньера «Школа кавалерии». Ей не знакома азиатская нагайка!.. Она слушается шенкеля, ходит на мундштучных удилах, умеет делать «принимание», пируэт на галопе и «испанский лаг»...
При этих словах Казимирский посмотрел на неё с интересом. Она смело выдержала его взгляд, стиснув кулаки под длинными обшлагами своего чекменя. «Вы должны меня принять! — билась у неё в мозгу одна мысль. — Должны!»
— Вы слышали, господин ротмистр? — снова заговорил по-польски Дембинский. — На сей раз я привёл вам готового солдата. Хоть сразу в строй. А вы вспоминаете эту глупую историю с причетником...
— Уж больно он молод, — проворчал Казимирский, окидывая Надежду придирчивым взглядом. — Телом худ, да и ростом мал. Даже шести вершков не будет.
— Зато — природный дворянин! — отрезал портупей-юнкер.
— Можно подумать, вы читали его грамоту о дворянстве... Ну что вы стоите, юнкер? Зовите писаря, пусть заполнит на него формулярный список...
Явился писарь в тёмно-зелёном сюртуке с лужёными пуговицами, с походной чернильницей, привешенной за шнур на шею, со свежеочищенным гусиным пером за ухом.
Прежде всего Надежду подвели к мерной доске и установили, что рост у неё действительно небольшой: всего два аршина и пять вершков[12]. Писарь недовольно покрутил головой, но под суровым взглядом ротмистра открыл толстенную книгу с голубоватыми страницами, обмакнул перо в чернильницу и стал задавать Надежде вопросы.
Стараясь скрыть волнение, она отвечала и следила за тем, как в графах полковой книги появляются чёрные строчки. С каждым новым росчерком пера придуманный ею персонаж — дворянский сын Соколов Александр Васильевич, семнадцати лет от роду, из Пермской губернии, Пермского же уезда, крестьян не имеющий, — становился всё более реальным лицом.
Вот писарь сделал примечание: «Доказательств о дворянстве не представил». Вот вывел под графой «В службе находится с которого времени» сегодняшнюю дату: «1807 года Марта 9-го дня». Вот уточнил: «По-российски читать и писать умеет». Вот сообщил важное сведение: «Под судом и в штрафах не бывал». Вот нанёс ещё один штрих на портрет Соколова: «Холост». И наконец добрался до самого главного для неё: «Где находится? — В комплекте при полку».
Кончились её скитания и сбылись мечты. Нет больше Надежды Дуровой, по мужу — Черновой, сбежавшей из отцовского дома лунной сентябрьской ночью. Есть рядовой Польского конного полка Александр Соколов, солдат, государев человек.
Давно ушёл к казначею портупей-юнкер Дембинский, чтобы получить честно заработанную премию за вербовку. Удалился и писарь со своей чернильницей. Ротмистр Казимирский остался объяснять новобранцу, что завтра рекрутов повезут из Гродно в военный лагерь, там станут обучать всему, что должно знать хорошему солдату, затем приведут к присяге, выдадут мундирные вещи, оружие и казённую лошадь.
Тут чуть было всё и не рухнуло.
— Как? — удивилась Надежда. — Ведь господин Дембинский сказал, что я смогу служить на собственной лошади...
— Нет, — ответил командир эскадрона. — Нижним чинам сие не дозволяется. Продайте вашу лошадь, а деньги...
— Продать?! Алкида?! — Она гневно перебила офицера. — Сохрани меня, Господи, от такого несчастья! Никогда я не расстанусь с моим единственным другом... Я лучше уйду из вашего полка!
Надежда схватила свой картуз, нахлобучила его на голову и решительно направилась к двери. Казимирский захохотал ей вслед, и от неожиданности она остановилась. Ротмистр шагнул к ней, хлопнул по плечу.
— Право, Соколов, вы — совсем мальчишка... Знайте, что выйти из полка вам теперь невозможно. Вас, как беглого, найдут по приметам, указанным в солдатском формуляре...
— Невозможно? — Она обернулась к нему в отчаянии.
— Да. С армией не шутят. Это вам не игры в детской комнате. Но привязанность к лошади — лучшее качество кавалериста. К тому же конь, умеющий делать «испанский шаг», заслуживает особого к себе отношения. Пожалуй, я найду для него место...
— Буду вам весьма обязан, ваше благородие... — Она ещё не верила, что страшная угроза миновала.
— Пока ваша лошадь будет иметь место и корм на моей конюшне. Потом я перепишу её в тот эскадрон, куда определят вас после обучения...
— Долго ли оно продлится?
— Недели четыре. Более времени нам не отпущено. Война не кончилась. Французы по-прежнему в Пруссии... Но к вам у меня есть один вопрос.
— Какой же? — Она почему-то насторожилась.
— Вы сказали, что читали книгу господина де ла Гериньера. Она была переведена на русский язык?
— Этого не знаю. Я читал её на французском.
— Отлично! — Казимирский подкрутил усы. — Мне в трофей после сражения при Пултуске достался саквояж погибшего французского капитана. Там есть книги, и преинтересные. Не желаете почитать их?
— Если позволит служба...
— Вполне позволит. Но книги вам придётся не только читать, а и переводить по-русски вслух. Для меня. С тем прошу вас пожаловать ко мне на обед запросто...
